— О-а, а-а, а-а! — под окном заорали дружно, натренированными альпинистскими глотками, прихлопывая по губам ладонями. Здорово получалось. — Ин-но-кен-тий Пав-ло-вич!
— Побегу. Счастливо тебе, милый. Мы еще встретимся, конечно. Я в тебя, старик, очень верю. — Билибин обнял Геннадия, тот стоял столбом, не шевельнулся. — А может, махнем с нами, а? Вроде проводов получится.
Юрчиков обмяк, заморгал беззащитно:
— Не могу. Честно.
Иннокентий Павлович еще раз обнял его и поспешил к друзьям.
В институтских воротах его обогнала черная «Волга», рядом с Василием Васильевичем сидел Геннадий. Билибин не обратил на них внимания: он в этот момент соображал, куда еще надо забежать по дороге, потому что, по его мнению, купленное ребятами больше подходило для шоферского ужина в беседке, участником которого он недавно был, чем для победного пиршества исследователей и покорителей тайн материи.
Полчаса спустя компания подошла к коттеджу Билибина. Навстречу из беседки, одергивая китель и поправляя форменную милицейскую фуражку, вышел рослый человек с лицом суровым и даже мрачным, застенчиво откашлявшись, представился:
— Участковый уполномоченный Калинушкин!
II
Лейтенант милиции Калинушкин имел философический склад ума, отчего частенько страдал он сам и, что гораздо хуже, страдало дело, которое он выполнял.
Заботам Александра Ивановича был препоручен институтский городок, возникший на окраине Ярцевска. В райотделе недолго решали, кому доверить столь важный участок, когда появилась в том необходимость; едва зашел разговор, как тотчас все подумали о лейтенанте Калинушкине, который один из всех имел уже некоторый опыт общения с учеными. Сначала подумали не всерьез и даже посмеялись, а потом вернулись к этой мысли со всей ответственностью. В самом деле, почему бы и не лейтенанту?
Лет пять назад Калинушкину досталась «горящая» путевка в южный санаторий. В санатории ему не понравилось потому, что была зима, море штормило. Александр Иванович подолгу стоял у взбесившегося моря в облаке соленых брызг, укоризненно качал головой, разглядывая бетонные глыбы с торчащими жилами арматуры — разбитую волнами набережную. Странное чувство рождалось у него. И вроде бы здорово — силища какая, не хочет смириться! И вроде бы оскорбительно — люди старались, строили. Потом узнал — писали в газетах: через столько-то лет море все тут должно слизнуть, не выдерживает бетон.
Ходил Александр Иванович по берегу, качал головой. Однажды ковырнул бетонный обломок и видит: крошится бетон, течет из него струйкой песок.
Тут между отдыхающими спор начался. Один спорит — морская вода разъедает, другой — ветер разрушает, третий сказал:
— Бросьте, ребята, сюда академики из Москвы приезжали, ничего не решили. Пойдемте лучше по стаканчику пропустим, пока ларек не закрылся.
А четвертый стоял и ухмылялся. Четвертый был местный. Александр Иванович приметил его ухмылку, отправился с ним к ларьку, а оттуда по курортному городу, и старожил показывал новенькие бетонные домики с яркими крышами, объяснял:
— Вот этот строился, когда набережную клали. Вот этот. И этот тоже. Разве на все цементу хватит?
Вернувшись с юга домой, Калинушкин взял да и написал в Академию наук: мол, люди вот что говорят, а бетон и впрямь один песок, это я лично проверил.
Из академии ему ответили, что проблема, к сожалению, не решается так просто, и привели доказательство: явление это наблюдается не только на Черном, но в еще больших масштабах и на других морях планеты. Такое разъяснение не отвергало, а подтверждало мысль Александра Ивановича: на других морях возможности другие, там из казенного бетона небось целые дворцы строят. Об этом Калинушкин вновь написал в академию: раз начатое он привык доводить до конца. Полгода переписывался, даже как-то в отпуск ездил лично объясняться. И ученые с ним согласились, только сказали, что ему следует обратиться в свое ведомство — в ОБХСС. Александр Иванович и обратился бы, да некстати проговорился на службе о своих отношениях с Академией наук. Его тотчас на смех подняли: давай, пока не поздно, в профессора иди, будешь Ярцевск от моря защищать. И начальник при случае упрекнул:
— Вы, Александр Иванович, прежде у себя на участке порядок наведите, а потом уже на морях-океанах…
Новому назначению Александр Иванович обрадовался, хотя никаких преимуществ оно не давало, если не считать возможности общаться с неведомым и, судя по всему, прекрасным миром, каким представлялся Калинушкину городок, возникший у него на глазах: величественные здания с тенистыми сквериками подле них, улицы-газоны, вдоль которых стояли сверкающие легковые автомобили. На первых порах лейтенант, вступая в определенные службой отношения с обитателями этого нового для него мира, несколько терялся: с ними легко было попасть в неловкое положение. Александр Иванович надолго запомнил, как оконфузился однажды. Зашел он тогда в дом к гражданину Соловьеву. Хозяина не оказалось, говорил с женой. Женщина культурная, уже в возрасте. Объяснил: так и так, пора бы прописаться, полгода живете без прописки. Недели через две снова наведался — проверить. Застал самого. Калинушкин ему сказал: