— Но славные, — жарко выдохнул Якуб Шимански, невысокий, заросший бородой по самые брови, и больше похожий на еврея, чем на потомка славного шляхетского рода, — Вся Польша…
Не договорив, он снова выдохнул, помотав головой, будто отгоняя от себя что-то.
— Вся! — ещё раз добавил он, будто убеждая кого-то…
… а быть может, и себя.
— В крови, в крови потопили, — кликушески затряс головой Бартош Камински, непримечательный ничем, пока не взглянешь в его глаза — большие, необычайно красивые…
… с огоньками фанатизма в них, а быть может, и безумия.
Разговор дался попаданцу тяжело. Оно и так-то…
… а слушать, как русские войска карали четверть века назад восставших, слушать о зверствах… не хотелось, да и откровенно говоря, не верилось.
Враги, как известно, всегда очерняют…
… но с другой стороны, обмолвки старых солдат о покорении Кавказа он слышал своими ушами, а там подчас всплывали такие подробности, что…
… в общем, он решил об этом не думать, просто чтобы с ума не сойти.
— Прошу прощения, панове, — спустя два часа Ежи решительно встал из-за стола, — пора! Сами понимаете, дела…
Дел, собственно, никаких нет, просто и у этой компании их тоже нет… и судя по всему, они продолжат пить, только что не здесь, а после, к гадалке не ходи, пойдут искать приключений, и поэтому — ну их к чёрту!
Уйти, впрочем, удалось не быстро. Были поцелуи, клятвы в любви, обещания непременно познакомить с очень важными людьми…
Но вырвался и пошёл прочь, не оглядываясь и испытывая очень сложные чувства. Парни, с одной стороны, хорошие, с другой…
… он уже начал сомневаться в том, что ему стоит оставаться поляком.
— В ломбард, — постановил он, собираясь с нетрезвыми мыслями. Как-то так странно вышло, что вроде и не хотел, а заплатил не только за себя… притом даже не просили, а…
— Чёрт! — ругнулся он, не зная, как к этому относиться. Становиться кошельком ему решительно не хочется, но… видно будет.
Вспомнив снова, что хотел купить трость, Ежи зашёл в первый попавшийся ломбард, не смущаясь ни обилием дешёвого хлама, ни впечатлением общей засаленности и самого заведения, и его хозяина. Ему, в конце-концов, ехать, а не шашечки!
— Покрепче, да? — владелец, пожилой бодрый еврей такого почтенного профессорского вида, что это невольно настораживало, вплоть до желания покрепче держать кошелек, подёргал себя за бороду.
— И недорого, — уточнил паренёк, — Все эти… с женскими фигурами и прочими излишествами не стоит.
— Зря, молодой человек, зря, — осуждающе качнул головой еврей, и его завитые пейсы качнулись подтверждающее, — молодость даётся один раз…
— Впрочем, кто я такой, чтобы судить? — поправился он, заметив, что клиент не в настроении.
Несколько минут спустя перед попаданцем было уже с дюжину тростей, и он, не долго думая, выбрал одну из них — дубовую, не слишком длинную, с увесистой рукоятью. Такой достаточно удобно фехтовать, а при необходимости можно перехватить за другой конец и использовать на манер палицы.
В пансионат Ежи вернулся незадолго до ужина, успев обойти изрядное количество магазинов, ломбардов и лавок старьёвщиков, приглядываясь и прицениваясь. Гардероб ему обновлять решительно необходимо, но не сходу же!
Неделю, а то и две походить, прицениться, посмотреть, во что одеты обыватели в разном возрасте и статусах, и только потом…
Деньги есть, да… но карман они ему не жмут! Да и знает, пусть не за собой, так за другими, такую штуку, что стоит только начать тратить, так и не остановишься, пока не потратишь.
Париж, культурная столица, соблазны… к чёрту! Лучше, хотя бы на первых порах, быть жмотом… да и потом, пожалуй, тоже.
— Ба-а… какие люди! — услышал он, подойдя к пансиону, и остановился невольно, насторожившись и приготовившись ко всякому.
Двое. Физиономии… он просканировал их, пытаясь вспомнить в антураже барского дома и бастионов Севастополя…
… но нет, решительно незнакомы. Средних лет, выправка… а вернее её остатки, показывают, что эти господа некогда служили, но вероятнее всего, давно и не слишком долго.
— Понимает, — нехорошо усмехнулся говоривший, невысокий крепыш с пшеничными усами, переходящими в роскошные бакенбарды, — всё они русский язык понимают! Кур-рва…
Ругательство сказано достаточно тихо, так что Ежи решил, что он его… хм, не расслышал. Драк на сегодня с него достаточно, да и вообще, кидаться с лаем в ответ на каждую шавку, тявкнувшую из подворотник, это никакого здоровья не хватит!
— Пол-лячишки, — выплюнул через редкие зубы второй, обладатель несколько клочковатой и жидкой, но тщательно лелеемой чёрной бороды, — мерзкий народец! Добр Государь был покойный, я бы вас за предательство в крови бы утопил! И плевать, плевать на Европу!
Он, ничуть не фигурально, начал плевать куда-то в сторону, где, по-видимому, находилась в его воображении антропоморфная коллективная Европа.
— На кой чёрт всё время на неё оглядываться, на Европу треклятую⁈ — продолжил он после короткой паузы, дыша резко и будто через силу, — Нас за своих здесь всё равно не считают и не посчитают, как бы мы не любезничали, так не один ли чёрт⁈
К концу фразы физиономия его приобрела опасный оттенок, а последние слова бородатый буквально выплёвывал, и в них было больше слюны и эмоций, нежели смысла.
— Господа? — отступив на шаг, сказал попаданец, вложив в единственное слово и вопрос, и предупреждение. Трость едва заметно выставлена вперёд, и человеку знающему нетрудно увидеть, как легко из такой позиции перейти к атаке…
… и эти двое, судя по всему, относятся к знающим. Будь у них трости при себе, кто знает…
— С-с… сударь, — судя по наглому, вызывающему прищуру прищуру так и не представившегося пшеничного, подразумевалось то самое… — не хотите ли объясниться по поводу действий ваших… земляков?
— Все они — подданные Российской Империи! — непрошенно влез чернобородый, — А если они стали забывать об этом, наши пушки живо это напомнят! Ваше предательство не забыто, и если прощено Государем, то не армией! Всё, всё попомним!
— Погоди… — попросил его товарищ, — не горячись, не надо. Не стоит оно того!
Достаточно быстро прояснилось, что в пансионе успели побывать новые друзья Ежи, и, попросив служанку позвать проживающих здесь русских господ, что-то там наговорили…
… притом, что сам он помнил точно, что не просил их об этом, а просто в разговоре упомянул, что вот-де, русские проживают и в его пансионе, упомянув об этом, как о курьёзе. Всё…
— Господа… — он, не желая раздувать конфликт, поклонился едва заметно, очень формально и холодно, — приношу извинения за действия моих знакомых, и спешу заверить, что никоим образом не просил их об этом ни прямо, ни косвенно. В свою очередь, прошу воздержаться от… замечаний, в таком-то тоне!
Пшеничный, ничего не ответив, чуть помолчал, сверля Ежи глазами, а потом очень коротко и небрежно поклонился, и, схватив за руку своего товарища утащил его в дом. Сопротивляясь в стиле «держите меня семеро», и кидая на предполагаемого поляка огненные взгляды, тот позволил себя утащить, но уже будучи внутри повысил голос… и градус.
Врываться внутрь, выясняя отношения, попаданец не стал, хотя его это изрядно покоробило. Впрочем, он и так-то бы не лучшего мнения о дворянах Российской Империи, так что очередная эмоциональная копеечка в эту драконову гору мало что изменила.
Выждав с минуту, попаданец, изрядно заведённый, проследовал внутрь, в крохотный, уже опустевший холл, и поднялся наверх, мысленно проигрывая варианты развития событий. Так-то чёрт бы с ними…
Но чернобородый, судя по всему, не привык сдерживать эмоции, а манеры у него самые что ни на есть дурные, хотя он, вероятнее всего, полагает иначе.
В голову полезли варианты того, кем бы он мог быть, с такими-то манерами, и, по суждению бывшего лакея, неплохо обученного разбираться в сортах гостей, выходит не иначе как представитель провинциального уездного дворянства. А вернее, той её части, не обнищавшей ещё в конец, но уже озлобленной, живущей в кредит, в том числе и заслугами предков, некогда близких к трону. Всё-то им кажется, что им должны, что их незаслуженно обделили, обошли…
— Да и чёрт с ними, — в сердцах ругнулся попаданец, постаравшись выкинуть из головы неприятного гостя, — этого ещё не хватало, в собственной голове его, как в номерах, заселять!
Умывшись и заранее переодевшись к ужину, он завалился на узкую кровать с книгой, решив с её помощью забыться от неприятностей. По уверениям владельца букинистического магазина, данный опус, несмотря на изрядную его потрёпанность и абсолютно незнакомое название, едва ли не реинкарнация «Жиля Бласа[iv]» на новый лад.