… а другие, соответственно, вынуждены молчать, закрывать глаза и скрипеть зубами, потому что — какие там ноты, какие ответные меры⁈
Ещё, пожалуй, в этой неразберихе есть игра в долгую от британцев и французов, но здесь попаданец разве что смутно догадывается, представляя всё это очень примерно, и не факт, что верно.
Сколько среди этих беженцев, переселенцев, эмигрантов и сомнительных личностей разного рода агентуры, Бог весть… но есть, наверняка есть! И очень может быть, что по документам их окажется сильно больше, чем фактически прошло и пройдёт через Аланды, а там…
Вариантов достаточно, и все они такие… умозрительные и отчасти — конспирологические, так что, подозревая наличие в том числе и российской агентуры, Ванька решил не откровенничать. Во избежание…
— Ф-фот и фсё, су-ударь, — прервал Ванькины размышления владелец судна, — исфольте ра-асплат-титься!
— Конечно, капитан Матти, — тут же отозвался паренёк, — как и договаривались!
В животе у него не то чтобы запорхали бабочки, но тягучий, давнишний, въевшийся страх изрядно отступил, и рыбаки, ещё недавно казавшиеся прожжёнными уголовниками и убийцами, показались ему сейчас милейшими людьми. Ну разве можно хоть в чём-то подозревать этих милейших людей⁈ Соль земли, цвет нации…
Накатившее облегчение захлестнуло его с головой и появилось желание пригласить этих достойнейших людей в кабак, чтобы вместе выпить, посидеть душевно, посмеяться вместе над недавними Ванькиными страхами, и, может быть (чем чёрт не шутит!) побрататься, поделиться с ними своими проблемами и выслушать чужие…
Прикусив изнутри щеку, до крови, даже, наверное, до кровищи, попаданец несколько отошёл.
— На берегу, как и договаривались, — чуть поморщившись (щека болит!) сказал он.
— Та-а, — тягуче покивал капитан, — на береку-у.
Багаж у Ваньки невелик, хотя и не сказать, что мал, так что, нарочито небрежно скинув мешок с деньгами и документами на берег, чуть поодаль от накатывающихся волн, он, держа в руках саквояж, прыгнул с баркаса на гладкие, обкатанные водой камни, едва удержавшись на ногах.
Берег внезапно оказался неустойчивым, шатким, норовящим ускользнуть из-под ног, но — справился, и, подхватив мешок, отошёл на десяток шагов от берега, подальше от волн и брызг, от гниющих водорослей вперемешку с ракушками, мелкой рыбёшкой, медузами и прочей живностью, что выносит море.
— Так-с… он покосился на матросов и те, понятливые, отошли подальше, дабы не нервировать непростого пассажира.
— Вот, капитан Матти, как и договаривались, — открыв саквояж, он принялся доставать завёрнутые в тряпицы недорогие украшения, разворачивая каждое и показывая финну.
Подобраны они так, чтобы хорошо лечь в легенду о варшавском мещанине Ежи Ковальском, который, вляпавшись в историю с политикой, решил благоразумно покинуть пределы Российской Империи, расплачиваясь ценностями не то чтобы фамильными, но вполне уместными для мещанской семьи с некоторой «историей».
— Та-ак, та-ак… — кивает финн при виде каждого украшения, чуть сглатывая и нервно дёргая кадыком. Его широкое лицо, напротив — излишне неподвижно, напоминая грубо вырезанную деревянную маску, и это лучше всего показывает и то, насколько попаданец обманулся с ценами…
… и пожалуй, то, что капитан Матти прежде всего рыбак, а если и контрабандист, то разве что на сдачу, по мелочи.
Украшения идут даже не в полцены, а едва ли за треть, а плата за проезд на Аланды, напротив, завышена как бы не вдвое.
Но с учётом Ванькиных обстоятельств… в общем, его всё устраивает. Наверное, поторговавшись как следует, или просто потолкавшись по кабакам, можно было бы сторговаться дешевле… но с ничуть не меньшей вероятностью он бы нарвался на серьёзные неприятности, так что — пусть!
Да и украшения — те самые, купленные бывшим хозяином специально для наспех продуманной легенды, всё равно пришлось бы продавать, и очень вряд ли, что за достойную цену.
Брошки, табакерки, коралловые бусы и дешёвые серебряные серёжки разглаживают морщинки на лице северного морехода, оставляя в прошлом тяжёлый переход и взаимную опаску.
— Ф-сё, — кивнул наконец капитан Матти, — Сут-тарь…
Коснувшись шапки двумя пальцами, он, не оглядываясь на недавнего пассажира, пошёл навстречу не то таможеннику, не то…
… определить принадлежность человека, одетого в стиле, в котором смешалось военное и гражданское платье, сложно.
Да и вообще, сейчас всё на Аландах — сложно, и всех его жителей, хоть сколько-нибудь пригодных для того, не то чтобы мобилизовали… но и не сказать обратного. Так что вчерашний почтмейстер, а по совместительству ещё и учитель, получал совместительство ещё и в военном ведомстве, или в таможне, или где-нибудь ещё, а иногда — и там, и там, и где-нибудь ещё…
Ну а военные из оккупационной администрации, получившие назначение в эту дыру, очень быстро прониклись здешней простотой нравов и упростились. Да и как, чёрт подери, не упроститься, если обмундирование решительно всех армий мира, решительно не подходит под здешний климат, да ещё и — зимой!
Ванька…
… то бишь Ежи, чуть помедлив, пошёл вслед за финном, потому что, ну а куда ещё⁈ Здесь, в крохотном посёлке на пару десятков семей, идти особо некуда… если не считать десяток-другой хуторов в некотором отдалении.
… а всё равно — почта, отметил он с ревнивой угрюмостью, и не то школа, не то какое-то иное общественное здание, а вернее всего — всё разом. Эмоции от этого… сложные. Обидно почему-то.
С неба посыпался мокрый снег вперемешку с дождём, и почти тут же порыв ветра, расшалившись, швырнул в лицо подобие раскисшего снежка, слепленного неумелой детской рукой. Ванька, опомнившись, наклонил голову навстречу ветру и поспешил вслед за финнами.
— … ко-мната на фтором эт-таше, — мучительно подбирая слова, объясняет мужчина…
… который и правда оказался учителем и почтмейстером по совместительству, и, наверное, сейчас у него есть ещё какие-то обязанности, но…
— Немецкий? — поинтересовался Ванька, устав терпеть эти бесконечные гласные и высокий гладкий лоб переводчика, собираемый в беспрестанные морщины, — Французский?
— О, вы говорите на немецком? — обрадовался учитель, и общение стало значительно проще, хотя и не сказать, что вовсе уж лёгким!
Хозяйка дома, немолодая бесцветная вдова, и так-то, смолоду, некрасивая, рано постаревшая, не знает решительно никаких языков, кроме родного шведского, да притом аландского его диалекта. Нервно теребя руками фартук, она постоянно переспрашивает учителя, опасливо дёргая глазами в сторону мигранта, то бишь Ваньки, и кажется, решительно уверена в том, что молодой парень непременно захочет изнасиловать и ограбить её…
… ну или в обратном порядке.
— Комната на втором этаже, — ещё раз повторил господин Андерс, — фру Элла согласна показать вам её.
Ванька…
' — Ежи, — ещё раз напомнил себе попаданец, — Ежи Ковальски, поляк!'
Ежи, уставший стоять в небольшой гостиной, прея в одежде, закивал головой. Обтерев ещё раз ноги о домотканый половичок, он поднялся по поскрипывающей деревянной лестнице вслед за учителем, своей широкой спиной ограждающего поджарый зад и сутулую спину хозяйки дома от нескромных взглядов похотливого мигранта.
— Вот, — широким жестом обвёл комнатку господин Андерс, и собственно, комнатка была немногим шире этого жеста.
— Хорошо, хорошо, — закивал паренёк, обозревая узкую комнатку, в которой, кроме кровати и узкого прохода к окну, нашлось место несуразному самодельному шкафу возле входа, и полкам над кроватью, — меня устраивает.
Учитель перевёл, и фру Элла поджала губы, недовольная не то недостаточным восхищением, не то тем, что подозрительный иностранец в принципе будет находиться в её доме, пусть даже и за деньги.
— Она просит…
Господин Андерс назвал цену, и Ванька, то бишь Ежи, аж поперхнулся.
— Дешевле не хочет, — не понял его швед.
— Да, да… хорошо, — покивал попаданец, — серебром, верно? А… погодите, господин Андерс, мне после плавания помыться надо, и одежду хорошо бы постирать, это возможно? Да, и поужинать, разумеется.
Швед перевёл, и женщина, ещё сильней поджав губы, задумалась, а потом выпалила цену так, что ясно — не отступит!
— Это за всё, — чуть погодя уточнил Андерс, кажется, чуточку обескураженный запросами фру Эллы — если, разумеется, попаданец правильно расшифровал короткий взгляд, который тот кинул на родственницу.