– Я никого не убил, – буркнул Вадик. – И не надо на меня волну гнать. Я никого машиной не давил и бульдозером не закапывал.
– Правильно, не закапывал, может быть даже и в глубине души против этого, но смиряешься,… разве не так? И действия свои, и малодушие потихоньку оправдываешь, причины ищешь. Только ты не подумай, что я о тебе говорю,… я о себе сейчас говорю,… только вчерашнем; мысли вслух называется.
– Смиряюсь, не смиряюсь – какая разница. – Сказал Муха неожиданно зло и резко. – А ты, что хочешь, чтобы я игрушку нашёл, продал и на вырученные деньги в честь погребённых церковь построил? Да?
– Думаю, Муха, в эту церковь люди молиться ходить не будут, какой бы ты её красивой не сделал, хоть сусальным золотом все купола покрой. От совести откупиться нельзя. Замолить грехи можно, а вот откупиться нельзя. Перед ней и оправдаться ничем нельзя…
Пегас замолчал. И если б не темнота, можно было увидеть, как от напряжения ходят на его скулах желваки.
– Об этом, будут в эту церковь люди ходить или не будут, не тебе, Лёнечка, судить.
– А кому?
– Ты, как я понимаю, уже на игрушках разбогатеть не хочешь? – съязвил Муха.
– Может быть и хочу, но только не такой ценой и не таким способом. Я или ты – на них заработать думаем, а люди за них… – он замолчал, потом проговорил натужено. – А их в контейнер и в землю.
– Так уж и скажи, что с Костяном решил задружиться. – Муха остановился, обирая со штанины колючки. Он понял, что сказал лишнее.
– Ладно, потопали быстрее, каждая минута дорога. – Пегас нырнул в кусты. Они углубились в высокий дубовый лес. Стало темнее. Пегас чуть различимый шёл впереди. Прошло минут пять, и вдруг Муха услышал впереди себя слабый вскрик Пегаса.
– Пега, ты где? – испуганно спросил он, всматриваясь в темноту и не видя дружка.
До Мухи донеслись стоны. Он сделал три четыре шага в направление доносящихся стонов и едва различил провалившегося в какую-то яму Пегаса.
– Я сейчас, Пега, помогу, – засуетился Муха, и стал тащить Пегаса за руку. – Как ты в неё угодил?
– Просто. Шагнул вроде неловко и всё, ни черта ведь не видно. Тяни, давай.
– Я тяну.
Наконец Пегас выкарабкался из ямы, сел.
– Нога… вот чёрт, угораздило, на ногу встать не могу. Сломал, наверное, – проговорил вымученным голосом Пегас.
– Ещё этого не хватало, – с тревогой в голосе сказал Муха, ощупывая ногу Пегаса.
– А что за яма, – спросил Пегас, – возьми спички, посвети.
Мальчишки, подсвечивая спичками, стали смотреть в яму.
– Глубокая, – сказал Муха.
– Это не яма, а разлом. – Уточнил Пегас. – Овраг рядом, круча, вот земля и отошла. В яме какая-то коробка видна.
– Что за коробка?
– Откуда я знаю. Посмотреть надо. Давай спускайся, я подержу.
– Всегда я…, как что – так Муха. Муха туда,… Муха сюда…
– Тебе что, спуститься и посмотреть трудно!? Я б тебя и не просил, если бы ногу не повредил.
– Мне не трудно, – и Муха стал спускаться в яму. Достал коробок и подал Пегасу.
– Повыше чуть-чуть подними, не дотянусь, – проговорил Пегас, стараясь ухватить коробку за край.
– Неудобная, – пыхтел Муха.
– Давай, Мушка, ещё чуть-чуть. Вот так. Готово,… всё, вылезай.
– Что скажешь? – спросил Муха, когда коробок очутился у Пегаса в руках.
– Сейчас посмотрим. – Пегас посветил спичками и от удивления присвистнул.
– Чего там? – с интересом спросил, вылезая из ямы, Мухаев.
– Ничего, вылезай, давай, – и, стоя на коленях, подал Мухе руку.
Тот вылез и посмотрел в короб. На его дне желтоватый луч света высветил аккуратно уложенные глиняные игрушки.
– Ну что, Муха, скажешь?.. Это не те же самые, что Оглобля нашёл?
– Нет, те другие были, хотя похожие, и коробок другой. Там в белую коробку сложили и Симе отнесли, а тут цветная. Они вон даже бумагой переложены.
– Наблюдательный, – сказал Пегас хмуро.
– Я чё,… одну от другой коробки не отличу? Да и игрушки там другие были. Здесь верблюд есть, а там не было. Не те это, другие.
– Это и есть настоящая игрушка, – сказал Пегас, – а та – кукла.
– А как же ты на те говорил, что чистенькая и не разбросанная?.. А эти вон как упакованы, а говоришь, что настоящая? Не пойму я тебя.
– Фонит от коробочки, вот чего скажу…
– Фонит!? – удивился Мухаев.
– Фонит, фонит. А чистенькая, что с того? Я, Мухан, за свою практику каких только вещей по чердакам, сараям и даже в тайниках не находил. Среди них всякие были: и чистенькие, и грязненькие, и такие, хоть бери и в музее на обозрение ставь.
– Везу-ха…– довольным голосом проговорил Муха. – А что ты об этом думаешь?