К соседке Зоя пошла задами — подальше от людских глаз. Проходя через огород Марьи, заметила грядки с луком, подумала с завистью: "А у нее-то лук лучше, хорошо ей, когда в доме агроном свой…"
В сенцах она прокашлялась. Зайдя в дом, певуче спросила:
— Хорошо ли живете?
Марья отозвалась из-за печки.
— Хорошо, слава богу. Кто это там? Захлопоталась я, ужинать готовлю.
Зоя села на скамейку возле печки и, пока Марья не вышла из-за перегородки, успела несколько раз оглядеть комнату. Будто ощупывала глазами, — зорко осмотрела Галин угол, отметила: "Одеяло не новое. А наволочки красиво расшиты. Сама, что ли, вышивала? Наверно, в чемодане еще кое-что есть…"
Вытирая руки передником, из-за перегородки вышла хозяйка. Неласково взглянула на Зою, встала около перегородки, скрестив на груди руки: "Что тебе нужно? — спрашивала она всем своим видом. — Зачем пришла? Или что забыла здесь?"
Но Зоя другого и не ждала. Потому она сразу стала ласковой, уступчивой.
— Я уж сама села, без приглашения, Марьек. Давно в вашем доме не была. Гляжу, ой как у вас красиво стало! Раньше вы тоже чисто жили, а теперь еще чище. Не домик, а куколка, и только!
Не говорила, а пела, голос приторный. Она бы и дальше так продолжала, но суровый взгляд Марьи остановил ее. Пришлось вспомнить, зачем сюда пришла. Схватив ведро с чожи, протянула его Марье:
— Марьек, мы варили чожи, решила вам принести. Думаю, у вас теленочка нет, попробуйте. Видно, нынче ваша корова яловая?
— Да.
— Наша, слава богу, на той неделе отелилась. Макар с Олексаном уже поели, очень им понравилось. Думаю, пока все не съели, снесу-ка Марье. Возьми ведерочко, опорожни куда-нибудь.
Со стороны посмотришь — прямо добрые соседи!
— С коровушкой-то хорошо, что и говорить. Слава богу, корова во дворе — еда на столе…
Марье пришлось принять Зоино угощение. Освободив ведро, она положила в него горбушку ржаного хлеба: этого требовал обычай.
— Скорми своей корове, пусть много молока даст.
— Ой, спасибо, Марьек! Слишком ты большой кусок положила. — И, будто только сейчас заметив, повернулась в сторону Галиного угла, запела еще слаще. — Осто, как хорошо вы ее устроили! Век бы жила в такой красоте: и цветочки, и вышивки… А сама Галина Степановна где же, на работе?
"С каких это пор она тебе Галиной Степановной стала? — ревниво подумала Марья. — Ан нет, наша голубушка не для вашей клеточки!"
— Галя на собрании, у трактористов.
— Э-э, видно, собрание у них? А Олексан ничего мне не сказал. Должно быть, снова хвалить его будут, говорят, самый лучший он у них в бригаде. Галина Степановна уж так его хвалила, и рыжий Коля говорил: "Ну, Зоя-апай, не сын у тебя — золото!"
Не сводя глаз с Зои, Марья медленно сказала, — и каждое слово было, как пощечина Зое:
— Твой Олексан поймал Колю, когда тот керосин воровал, и избил его! А сейчас их там обоих судят.
Зоя сначала побледнела, затем густо побагровела. Рывком схватила ведро, кинулась к двери, выскочила причитая:
— Ох, господи, господи, что за напасть, господи!..
— Не забудь скормить корове хлеб! — крикнула ей вслед Марья.
Оставшись одна, рассмеялась:
— Эхма, наверно, приходила невесту смотреть, только не сумели мы тебя добром встретить. Поделом же вам: шире ног шагаете!
Выйдя после собрания на улицу, Олексан не пошел домой. Не спеша направился к Акашуру.
— Аликсан, подожди, пожалуйста! — послышалось сзади. К нему подбежал Сабит. — Аликсан, ты уж очень быстро ходишь, валла! Догнать совсем трудно!
Олексан молчал, а Сабит пошел рядом, не переставая говорить:
— Ты, видно, к реке пошел, Аликсан? И я как раз туда шел. Говорят, вечером пешком ходить надо, хорошо спать будешь. Валла, мой дедушка так говорил; видно, потому долго жил.
Олексан искоса посмотрел на Сабита: татарин будто бы хочет что-то сказать, — и чего хитрит? Что ему надо? Неужели из-за свечей? Теперь каждый раз, разговаривая с Сабитом, Олексан невольно вспоминал эту проклятую историю со свечами. Палец у Сабита давно зажил — должно быть, он сам уже забыл об этом. А вот Олексан никак не может забыть…
Сабит засмеялся:
— Ай-вай, дорогой Аликсан, как ты Колю проучил! Я никогда так не смог бы, правду говорю, валла!
Олексан смутился, махнул рукой:
— Да что там… Я ударить не хотел. Сам не знаю, как получилось. Сильно рассердился я тогда, Сабит!
— Молодец, Аликсан, сердитым надо быть! Таких людей не надо хлебом кормить. Потом, хорошо сделал, что бригадиру сказал. Коля плохой человек. В руке небольшая заноза будет — все тело болит. Валла, так!