Глава XVI
В конце загона стоит запряженная лошадь. Это дежурит лошадь Параски. Сама Параска куда-то ушла. На телеге — полная бочка с керосином. Чтобы не свалилась, Параска подложила под нее с обеих сторон по кирпичу. Лошадь стоит уже давно, спокойно дремлет, чуть шевеля ушами: одолевают мухи. Но вот она насторожилась: в чуткую дремоту проник новый звук. Подняла голову и снова равнодушно опустила: ничего нового, всего-навсего трактор спускается с холма.
Доехав до конца загона, Олексан направил трактор прямо к телеге. Лошадь, испугавшись, отпрянула, телега накренилась, и бочка, перекатившись через кирпич, упала на землю.
Трактор остановился возле самой телеги: Как раз в эту минуту из рощи, с охапкой зеленых веток, показалась Параска. Она что-то кричала, но из-за шума трактора ничего нельзя было разобрать. Олексан заглушил мотор, и тогда донеслось:
— Сдурел, что ли?! Куда лезешь на телегу! Вот возьму да стяну за ногу!
Олексан не стал ждать, пока Параска шисполнит свое намерение, живо соскочил с трактора и миролюбиво улыбнулся Параске.
— Ну, не ругайся, Параска-апай! Я просто хотел проверить, привыкла ли к трактору твоя лошадь…
— "Проверить"! Бочку вон свалил. Эк-кий, право, молодо-зелено, не ум, а яйца всмятку, — проворчала Параска уже более дружелюбно. Потом, улыбнувшись, прибавила. — Тебе, Олексан, пора за ум браться, теперь ты сам себе хозяин — одна голова, две ноги.
Олексан сразу помрачнел.
— Ладно уж, Параска-апай, не надо…
— Как же так — не надо? Заварил кашу, а расхлебывать боишься? Горячо, а? Эх ты… Где теперь живешь-то? У Петыр-агая?
— У него.
Параска помолчала, задумавшись.
— Что ж, век так не проживешь. Не мыкаться же одному, когда своя семья есть. Что ни говори, а родители — мать и отец, — хороши ли, нет ли, а свои. Семья, так уж пусть семья и будет. А так что? Один тянет сюда, другой туда.
— Это верно, Параска-апай. Только ведь я никуда не тяну. Просто хочу жить, как все живут. А мать с отцом хотят… по-другому. Плохо мне там…
— Подожди! Отец-то у тебя работящий, с детства ведь мытарился. А мать в кулацкой семье выросла, привыкла все для себя. Вышла… за бедного. Потом поправились, а колхозом стали жить — и вовсе на ноги стали. Отец твой хороший человек, это мать его испортила, У ихней родни, если кулак сжимался, не скоро разжимался…
Олексан молча слушал Параску и не мог понять, для чего она ему все это говорит, Он и раньше слышал, как жили отец с матерью, — прислушивался к разговорам, а иногда мать сама рассказывала, только к чему это сейчас?
— А ты, молодец? Ушел от отца-матери, а подумал? Может, по молодости — обиделся, да и все? Дескать, вы так, а я — вот так. Из упрямства.
Олексан, поглаживая медленно остывающий радиатор, трогал пальцем медную пластинку, и она жалобно звенела: дзинь-дзинь…
— А может быть, и в самом деле с ними не можешь?
Насильно мил не будешь. Тогда не живи, только хорошо подумай. И людей не сторонись, у тебя товарищи хорошие.
Пластинка под рукой Олексана тоненько звенела: дзинь-дзинь. Остывающий радиатор тихонько шипел, точь-в-точь как самовар, когда мать ставит его на стол.
— Ну, ну, Олексан, чего раскис! — нарочито бодрым голосом окликнула его Параска. — Голову себе не очень забивай. Давай, заправляйся, работу-то забыли.
Вдвоем налили в бак керосин, сменили в радиаторе воду. Олексан схватил заводную ручку; все знали — это был его козырь: заводить мотор с полуоборота. В бригаде никто так не мог. Медвежья сила у парня! Говорят, если человек в детстве много меду съест, обязательно сильным будет, а Олексан маленьким хлебал мед большой деревянной ложкой.
Трактор, грохоча, тронулся с места, вошел правыми колесами в борозду, лемеха врезались в землю. Грачи, галки садятся на борозды, чуть ли не под плуг: давно привыкли к трактору. А когда они прыгают в борозде за плугом, торопясь обогнать друг друга, их совсем не видно: Олексан пашет глубоко, выворачивая подпочвенный слой. Время от времени он оборачивается: все ли в порядке? Крепко запомнился случай, когда из-за "клиньев" пришлось краснеть перед Ушаковым.
Трактор гудит ровно, иногда, будто рассердившись, попыхивает, выбрасывая кольца дыма, и прибавляет обороты — видно, попался твердый участок. Человеку непривычному кажется, что трактор очень уж гремит: грохот бьет по голове, соседа не слышно, если даже он кричит в самое ухо. Но привычному человеку мотор совсем не мешает. Больше того — в беспорядочном шуме ухо улавливает подобие какого-то мотива. Об этом может рассказать любой шофер, тракторист, комбайнер. Опытный человек даже понимает "язык машины". Он слышит, как ходят в цилиндрах поршни, как крутится на подшипниках коленчатый вал, визжат шестерни в коробке передач и в дифере. Трактор неторопливо ползет по полю, а тракторист озабоченно прислушивается: "Пальцы износились, надо сменить…", "подшипники стучат, пора делать подтяжку".