— Бедняга Дорч. Можем мы что-нибудь для него сделать?
— Ты мог бы ему помочь.
— Надо подумать. Старина Дорч всегда нравился мне.
— Однако он пропал. Совсем угас. Боюсь, не отличит день от ночи.
— Это не удивительно, если он на Ямайке: здесь может быть ночь, в то время, когда там день.
— Точно. Только он уже не на Ямайке. Вернулся в Лондон.
Принесли ячменный отвар с мускатом, и я выпил. Напиток был пьянящий, но не очень крепкий.
— Неплохо. Теперь я понимаю тебя. — Я сделал глоток розового джина. — С ячменным отваром он на голову выше виски. Забыл, как оно застревает в горле.
— Теперь ты в норме? — спросил мой «милый старый друг».
— Вполне.
— Выглядишь ты лучше, чем мне рассказывали.
— Великолепно. Как бродячая сука.
— Я слышал, ты тут немного повеселился.
— Хочешь сказать, напился?
— Да нет. Просто немного погулял. Знаешь, виски действительно ужасная отрава.
— Кто тебе сказал?
— Старший официант.
— Верно. Я был здесь с молодым С.Д. Мы действительно отмечали кое-что.
— Годовщину?
— Нет. Одно событие.
— Можешь поделиться?
— Нет.
— Извини. Я не хотел быть навязчивым.
— Слышал что-нибудь о старине Хормонсе?
— Конец ему. И трех месяцев не протянет. Может быть, уже все кончено.
— Мы бы знали. Ты ведь получаешь «Телеграф» авиапочтой? Сообщение о его смерти наверняка было бы в газете.
— Твоя правда. Это моя любимая газета. Полно сообщений о ветеранах. Пропили свою жизнь.
— Не совсем так. Я бы не сказал, что старина Хормонс всю жизнь провел за бутылкой.
— Нет, — сказал он. — Нужно быть справедливым.
— «Темпест».[67] не был рассчитан на пьяниц. Он весил семь тонн и шел на посадку почти со скоростью «спитти».[68]
— Не совсем так, дружище. Не совсем так.
— Совсем не так. Я просто хотел напомнить тебе.
— Какие были времена, — сказал он. — Какие парни! Удивительно, как быстро они угасают теперь. А все эта отрава! Доказанный факт. Тебе еще не поздно бросить, старина Хем.
— По правде говоря, мне еще чертовски рано бросать. Мне это нравится и помогает. Ну что, ты будешь? А то мне пора бежать.
— То же самое. Послушай, ты не обиделся?
— Нисколько.
— Найдешь меня, если смогу быть чем-то полезен?
— Обязательно.
— Должно быть, ты и этот мальчишка, К. Д., что ли, отмечали здесь нечто особенное?
— Помянули слона, грозу мраморного карьера, откуда в Найроби поставляют камни для надгробий.
— Представляю себе зрелище. Ты бы прихватил меня в следующий раз? Сколько потянули бивни?
— Еще не взвешивал.
— Для такого спектакля нужно, конечно, разрешение департамента охоты. Наверное, там я и увижу эти бивни.
— Пожалуй, я попридержу их немного. Боюсь, ты меня неправильно понял.
— Ясно, — сказал он. — Но будь осторожен, дружище. Может, прихватишь меня как-нибудь?
— Полагаюсь на тебя, Фредди, — сказал я. Я заплатил за выпитое, и он сунул что-то в карман моей куртки.
— Что это?
— Прочти. Не повредит.
Это было три месяца тому назад душным полднем в переполненном баре «Нью-Стэнли», и теперь, сидя у костра, я думал: «Господи, пожалей выпивох, но, пожалуйста, спаси нас от бывших пьяниц, от проповедей за или против. Избавь».
Мы с Мэри очень обрадовались, когда С.Д. вернулся в лагерь. Он тоже был рад, потому что за это время стал почти что членом семьи и в разлуке нам всегда недоставало друг друга. Он любил свою работу и почти фанатически верил в ее важность. Он любил животных и хотел заботиться о них и опекать, и я думаю, это единственное, что он ценил; это да еще, пожалуй, очень строгий и сложный моральный кодекс.
Он был немного моложе старшего из моих сыновей, и если бы в середине тридцатых годов я осуществил свой план и отправился на год-другой работать в Аддис-Абебу, то познакомился бы с ним, когда ему было двенадцать, потому что в то время он дружил с пареньком, у родителей которого я должен был остановиться. Но я не поехал. Вместо меня туда отправились вояки Муссолини. Приятеля, у которого я собирался остановиться, перевели на другую дипломатическую работу, и я упустил возможность познакомиться с двенадцатилетним С.Д. Когда мы встретились, у него за плечами уже была долгая, очень трудная и неблагодарная война да еще прекрасно начатая карьера в британском протекторате, которую он вынужден был оставить. Он командовал нерегулярными войсками, а это, если быть откровенным, самое неблагодарное занятие на войне. Если операция проведена успешно, так, что у вас почти нет потерь, а противнику нанесен большой урон в живой силе, то в штабе ее расценивают как неоправданную и предосудительную бойню. Если же вы вынуждены вести бой в скверных условиях со значительно превосходящими силами противника и при этом побеждаете, но представляете длинный список убитых, то в штабе критически замечают: «У него слишком большие потери». Честному человеку командование нерегулярными войсками не сулит ничего, кроме неприятностей. Сомневаюсь, чтобы по-настоящему честный и талантливый солдат мог ожидать от этой службы что-либо, помимо гибели.
67
«Темпест» — бомбардировщик среднего радиуса действия, находился на вооружении ВВС США в период Второй мировой войны.