Зашаталась от храпа гардина.
Было ей, по рассказам, совсем не до сна.
Этот день начинался цветами.
Ночью по уши в грязь окунулась она,
Растоптали букет сапогами.
Закипая от злости, она поднялась,
Было муторно храп этот слушать.
Чтобы с тела и сердца отмыть эту грязь,
До утра простояла под душем.
Хорошо, что удалось от матери скрыть,
И беременность не наступила.
За бесчестие мама могла бы убить,
И позора бы не пережила.
10 июля 1940
Свойство есть у меня, я люблю чистоту,
И бельё ежедневно меняю.
Пригласила сегодня подруга в басту́,
Это шведская баня парная.
Я в парижских парных побывала не раз,
И забралась на верхнюю полку.
Марта мне рассказала, что шведы сейчас
Называют купальню «малторкой».
Пар сухой, тут приятно лежать и дышать,
Пот из тела выходит обильно.
Говорят скандинавки ходили рожать
В эти бани, настолько стерильно.
Здесь берёзовым веником бьют по спине,
Так как русские или поляки.
И у них научились, но кажется мне
Это домыслы, слухи и враки.
Эти вечные споры – чьё племя древней,
Кто стоял у истоков планеты.
Мне рассказывал в Вене историк еврей,
Что народа стариннее нету.
То, что был иудеем Адам праотец,
Это, верно, так пишется в Торе.
Только этот посыл отвергает мудрец –
Очень слабые доводы в споре.
И вообще, как понять, что Адам был еврей?
Ведь понятие это размыто.
Он был первым, и не было прочих людей,
Соответственно антисемитов.
Так устроен наш грешный и праведный мир.
Без тартара не знали бы рая.
Есть глубокое море и горный Памир,
У всего есть обычно два края.
Если нет потолка, значит, нету пола,
Нету Ангела без Люцифера.
Был бы Бог ни к чему, если б не было зла,
И на этом построена вера.
Я воспитана в вере, читала Талмуд,
И молюсь по субботам, кивая.
Правда, ем не всегда, соблюдая кашрут,
Фанатичкой себя не считаю.
Тот, кто чтит олимпийских богов пантеон,
В середине двадцатого века,
Уверяет, что Зевс, Прометей, Посейдон
Доказательство первенства греков.
Невозможно понять, чей древнее завет.
Так считают любые народы.
Для меня ничего непонятного нет,
Это всё по примеру природы.
Мы не можем в лесу, как деревья расти,
И история нам неведома.
Среди тысяч корней невозможно найти,
Чей пророс глубже всех в чернозёме.
Ковыряться в земле неоправданный труд,
И в минувшем пустая работа.
Размышляю о том, а берёзовый прут
Грязь из пор выгонял вместе с потом.
Оказавшись в купальне с подругой вдвоём,
Мы друг дружке распарили спины.
Разогревшись в бассейн, ледяной водоём
Окунулись нагие Ундины.
От холодной воды сразу тело свело,
Но уже через пару мгновений,
По рукам, по ногам растекалось тепло,
Накатилась волна ощущений.
Перестали иголки по телу колоть.
Баня много приятнее ванны.
Наполняется соком нагретая плоть,
И пришло ощущенье нирваны.
Так, наверно, себя ощущает буддист
В миг прозренья, пред самой кончиной.
Если телом, душою и помыслом чист,
Можно бренное тело покинуть.
20 июля 1940
Аромат источали цветы на кустах,
Мы бродили по улицам с Мартой.
Забывались тревоги, война, суета
И бомбёжки кварталов Монмартра.
Я от чистого воздуха была пьяна,
Марта тоже от счастья хмелела.
Где-то пули свистели, кипела война,
Нам до этого не было дела.
С криком чайки смотрели на нас свысока,
Будто к волнам и морю ревнуя.
Мы случайно попали в район маяка,
И приблизились к башне вплотную.
Ряд картинок из прошлого бился в виске,
Как в кино, проплывая упрямо.
Вспоминался наш рижский маяк. На песке
Близ него загорали с Абрамом.
Как мы молоды были, наивны, чисты,
Говорили о небе и лете.
Погружались, как в синее море, мечты,
Было всё словно в розовом цвете.
Жизнь бурлила, кипела и била ключом,
Ожиданий и грёз было много.
Мне Абрам говорил, что за руку вдвоём,
Мы пойдём по семейным дорогам.
Мы не знали, что путь нам начертан другой,
Ждут нас в жизни иные картинки.
Невозможно дорогой пройти столбовой,
И извилисты к счастью тропинки.
Разбросала судьба нас по разным углам:
Я в заморских отелях кукую,
На чужих простынях, в это время Абрам
За народное счастье воюет.
Видно ехать домой наступила пора,