После нашей победы придёт благодать.
Мы – порядок, закон, дисциплина.
Предо мной коммунист и махровый нацист,
Аверс с реверсом страшной медали.
Я писала пером в дневнике этот лист
И ладони невольно дрожали.
Мне отец говорил: будет скоро война,
И большая трагедия многих.
Стало ясно, что будет жестока она.
Двум медведям не просто в берлоге.
С удивленьем смотрела на этих двоих.
Как же род человечий ничтожен.
Вечно делим людей на своих и чужих,
И стремимся чужих уничтожить.
Кто-то выдумал глупый убогий догмат,
А фанатик в идею поверил.
Посылает огромные массы солдат
Убивать за пустую химеру.
По прошествии многих десятков веков,
Мы по-прежнему дикая стая.
И живём по законам свирепых волков,
Оппонентов на смерть загрызая.
Человека родить, а потом воспитать,
Научить подниматься с колена –
Сколько времени, силы потратила мать,
А свинец убивает мгновенно.
Я смотрела на двух примитивных мужчин,
Заражённых нелепой идеей.
Всех убить за неё собирался один,
А другой был ничуть не умнее.
Стала я размышлять, с кем из них предпочла
Прошагать, взяв за руку по жизни,
С кем хотела бы я погрузиться в дела,
Полюбить и быть верной до тризны.
Фриц в последнее время подрос и окреп.
Очи цвета лазури как море.
Мог лицом и фигурой поспорить с ним Феб,
И не ясно кто б выиграл в споре.
Загорелые плечи и мощная грудь,
Всё в нём развито было по-бычьи.
Только взор выдавал эту хищную суть.
Это был взгляд орла на добычу.
Настоящий уверенный альфа самец,
Всё в нём шармом и силой налито.
И немало, наверно, девичьих сердец
Разорвал он как зверь ненасытный.
По сравнению с ним был невзрачен Абрам,
Но всегда для меня был примером.
За его доброту десять Фрицев отдам,
И пол сотни, каких ни будь Пьеров.
Он умён, не чета примитивным самцам.
Заполняя собой всё пространство,
Будет верен всегда, не изменит Абрам.
Это глыба, стена, постоянство.
А для женщины это важней красоты.
Угасают со временем очи.
Вожделенье слабеет, и вянут цветы.
Жизнь длиннее, чем брачные ночи.
15 августа 1940
Я с подругой Наташкой собралась в кино.
Сарафан надевала из ситца.
А когда невзначай заглянула в окно
Увидала под деревом Фрица.
На затылок был сдвинут, нелепый берет.
В парусиновых брюках, рубашке,
Он держал неуклюже огромный букет
Из цветов полевых и ромашки.
А когда я, собравшись, спустилась во двор,
Фриц стоял в стороне одиноко.
Я спешу на сеанс, ждут Наташка и вор
Из Багдада – легенда Востока.
Фриц, вручая букет мне, дрожащей рукой,
Был немного похож на паяца.
Я спешила, а он увязался за мной,
Заявив, что пришёл попрощаться.
После смерти отца он остался один.
В красной Риге не место для Фрица.
Поутру ждёт корабль, каюта, Берлин –
Величайшего Рейха столица.
Торопилась, сказали, что фильм был цветной.
Я хотела успеть до начала.
Беспардонно наглец увязался за мной.
Почему-то его не прогнала.
Мы с подругой вошли в переполненный зал,
И уселись согласно билетам.
Свет погас постепенно, экран оживал.
Я сидела с огромным букетом.
Замечательный фильм увлекает меня.
Лёгкий шум долетает до слуха.
Через пару минут прекратилась возня,
Кто-то начал дышать прямо в ухо.
Это Фриц, поменявшись с соседкой моей,
Рядом сел, но не смотрит картину.
А потом, под влияньем экранных страстей,
Положил мне десницу на спину.
Я не знала что думать. Устроить скандал?
Честь свою я не раз защищала.
Или врезать по морде, чтоб слышал весь зал,
И поставить на место нахала?
Завтра Фриц навсегда уезжает в Берлин.
Я его не увижу. Проклятье!
Я сама удивилась желаньям своим:
Мне прервать не хотелось объятье.
На экране устраивал козни Джаффар.
Фриц притронулся пальцами к шее.
А в спине у меня начинался пожар,
И забилось сердечко сильнее.
Показалось, что он ощутил мою дрожь,
Зашипел словно змей комплименты.
Понимая, что всё, что он шепчет мне – ложь,
Всё равно наслаждалась моментом.
Что случилось со мной? Не пойму, хоть убей.
Посреди многолюдного зала,
Если б он в этот миг оказался наглей,
Я б невинность свою потеряла.
На экране злодей добивался любви
Несговорчивой юной принцессы.
А во мне бушевали желанья свои,