И добавил, - хаг песах самеах.
Я о фразах таких позабыла уже,
А когда-то молитвы и речи
Мой отец говорил на втором этаже,
Зажигая пасхальные свечи.
Год тому мы сидели за длинным столом,
Ели яства, кухарку хвалили.
Приходили друзья, говорили: - шолом.
Большинство их в холодной могиле.
Появлялись раввин, меламед и хасид,
Я потом многих видела в гетто.
Где теперь ребэ наш, милый дядя Давид?
Он убит по прошествии лета.
Пейсах - праздник весны, травы просятся ввысь.
Появленье надежд и свободы.
Только нашу спокойную честную жизнь
Уничтожили эти уроды.
Вспоминая судьбу этих милых людей,
Я вздохнула, залившись слезами.
Успокоить, пытаясь, погладил Андрей
И к виску прикоснулся губами.
Мне хотелось, чтоб стал он меня обнимать.
Таю я как пасхальные свечи.
И одежду измяв, повалил на кровать,
И ласкал, обнимая за плечи.
2 апреля 1942
Я сегодня читала вчерашний дневник,
И едва от стыда не сгорела.
За такие слова нужно вырвать язык
И нагайкой воспитывать тело.
Вспоминаю что было, проснувшись едва.
Мозг бомбят корабельные пушки.
Пуда два или три у меня голова,
Не могу оторвать от подушки.
Еле-еле к обеду очухалась я,
Будто трактор проехал по телу.
Как случилось, что я напилась как свинья?
Я ещё никогда не хмелела.
Всё, наверно, когда-то бывает впервой,
До сих пор всё плывёт перед взором.
Дал бы Бог, чтобы больше такого со мной,
Никогда не случалось позора.
Мне не хочется, есть, мне не хочется пить,
Одеваться в ночную сорочку.
Лучше просто уснуть и об этом забыть,
Допишу поутру эту строчку.
3 апреля 1942
Я проснулась, и мне надоело лежать.
Поднимаюсь, умылась, поела.
Больше суток я спала и снова свежа,
Не болит отдохнувшее тело.
Нужно просто об этом скорее забыть,
Никому не нужны бичеванья.
Тянет в прошлое нас ариаднова нить,
Заводя в лабиринты сознанья.
К равновесию в сердце дорога проста –
Позабыть этот вечер постылый.
Ничего не случилось, пред Богом чиста,
Непорочна, всё так же как было.
Нет досады от пьяных избыточных слёз,
Всё сотрётся из памяти скоро.
Мне гораздо тревожней от девичьих грёз,
Эти мысли ложатся укором.
Вспоминаю, как с ним целовались во сне,
Как в объятьях растаяло тело.
Полагаю, что дело совсем не в вине.
Может быть, для любви я созрела.
То, что в грёзах меня обнимает Андрей,
Это казус нелепость случайность
Потому, что отсутствует выбор парней –
Обстоятельство жизни печальной.
Вероятно, у всех кто созрел для любви,
Удивлённо распахнуты веки.
Тот, кто в эту минуту с тобой визави
Остаётся в сердечке навеки.
И наверно, ужасно тому повезёт
В этот чудный момент осознанья,
Если рядом с тобой не жуир и не мот,
А достойный любви и страданья.
Будет счастлива дама в отпущенный век,
Приняв чью-то любовь благосклонно,
Если сможет проникнуть в неё человек
Одновременно в сердце и в лоно.
4 апреля 1942
Третий день удивляюсь желаньям своим.
С вожделеньем смотрю на Андрея,
И хочу, чтоб стремлением плотским гоним,
Прикоснулся ко мне поскорее.
Неужели не видит он девичью грусть,
Что творится на сердце и в лоне?
Я желаю объятий, и очень боюсь
Оказаться в огромных ладонях.
Я горела, а душу оковывал страх,
Я боялась в объятьях мужчины,
Охладеть в неумелых медвежьих руках,
И остаться бесчувственной льдиной.
Говорят, что мужчины большие глупцы.
Сколько раз мне подруги твердили,
Как поспешностью и невниманьем самцы
Им навеки сердца охладили.
5 апреля 1942
Слава Богу, сегодня, по-моему, нет
Глупых мыслей и глупых желаний.
Я спокойно варила Андрею обед
По рецепту из Рима – лазанья.
Я уже перестала бояться огня,
Мне понравилась роль кулинара.
А потом он уселся напротив меня,
Продолжая читать про Оскара.
И не слова о Пасхе, спасибо ему
За тактичные умные речи.
Неприятно, наверно, ему самому
Как вела я себя в этот вечер.
Чтоб осадок от Пасхи забыть навсегда,
Захотелось пред ним извиниться.
Но Андрей, улыбнувшись, сказал: - не беда, -
И ладонью накрыл мне десницу.
По ладони в тот миг пробежала искра,
И горячим ударила в щёку.
В онемевшей груди распалялась жара,