И меня беспрестанно штормило.
Каждый вал продолжался по нескольку дней,
Я в него погружалась несмело.
Но настолько был нежен и страстен Андрей,
Что я нового вала хотела.
Мне казалось, что мы у какой-то черты,
Дальше пропасть, и нету возврата.
Но деяния наши настолько чисты,
Что уже не казались развратом.
То, что раньше казалось суровым табу,
Нынче не было чем-то запретным.
Я за ночь превращалась в желаний рабу,
Не ставая свободной с рассветом.
Поднимаясь, мечтала ложиться в кровать,
Быть у милых ладоней во власти.
И мечтала, чтоб больше он закабалять
Мог, опутав веригами страсти.
Что не делал Андрей, где б меня не ласкал,
Мне восторг приносил и утеху.
И надеясь, что новый неистовый вал
Станет новой значительной вехой.
20 июля 1942
Прокатился сегодня по мне пятый вал,
Налетел и без всяких прелюдий,
Он с меня беспардонно бюстгальтер сорвал,
Обнажив мои девичьи груди.
О, какой это был замечательный вал,
Он волною накрыл с головою,
И губами Андрея соски целовал,
Накрывая мне грудь пятернёю.
27 июля 1942
Он мне несколько дней, мучил каждый сосок.
Я стонала, так было приятно.
И по лону скользя, целовал мой пупок,
А потом возвращался обратно.
Каждый вечер, гуляя по мягким холмам,
Окружая их нежною лаской,
На молочно-кисельный румяный Монблан,
Поднималась губа скалолазка.
Каждый день, наслаждаясь медовым тортом,
Он гулял по просторам и весям,
И по вишенке торта скользя языком,
Он меня возносил в поднебесье.
Я как Ангел куда-то плыла в облаках,
Обнимая рукой Купидона.
Он как юный Христос пил нектар из соска,
Для него я была как Мадонна.
Если б видел в то время меня Рафаэль,
Леонардо, старик Донателло,
Непременно схватили б они акварель,
Чтоб писать обнажённое тело.
Я талант этих гениев очень ценю,
И представ перед ними нагая,
Я хочу, что б писали меня в стиле ню,
Став историей, словно Даная.
Эти мысли меня далеко завели,
По дороге грешной и бесстыдной.
По просторам морей бороздят корабли,
И обратной дороги не видно.
Но на землю меня опустил поцелуй,
Проникая мне в каждую пору,
Растекаясь в груди миллионами струй,
Возносил на священную гору.
На горе не могу от восторга дыхнуть,
Сердце девичье счастьем сковало.
Как тисками сдавило горящую грудь,
В ожидание нового вала.
4 августа 1942
Вал седьмой не замедлил явиться ко мне,
Добираясь до прелестей женских.
Поднимало меня на огромной волне,
И бросало на берег блаженства.
Закружилась от этой волны голова,
Словно стала на водные лыжи.
Осторожно по бёдрам ползли кружева,
Опускаясь всё ниже и ниже.
К свету солнца навстречу открылось окно,
Я нага, как античная Флора.
Наконец ничего не скрывает оно,
Сняты все занавески и шторы.
Постарался седьмой беззастенчивый вал,
Я в костюме праматери Евы.
Наконец-то Андрею никто не мешал,
Без помех видеть прелести девы.
Без стесненья лежу, абсолютно нага,
И Андрею себя доверяю.
Солнца луч без смущенья скользит по ногам,
И на них волоски освещает.
Он не сможет найти хоть малейший изъян
От кудрей до изгиба колена.
Если б нынче меня увидал Тициан,
Написал бы меня непременно.
Да, от скромности мне умереть не судьба,
Я любуюсь собой и ликую.
Поверяю всецело горячим губам,
Волшебству неземных поцелуев.
22 августа 1942
Наконец-то мой девичий стан отыскал,
И в меня проникал осторожно
Самый сладкий восьмой потрясающий вал.
Я не знала, что это возможно.
Я была от него беспробудно пьяна,
Будто выпила целую бочку.
Он проник в моё тело до самого дна,
И нащупал какую-то точку.
Я не знаю, как смог он её отыскать.
Он так чуток и добр мой милый.
Прикасаясь, Андрей мог легко управлять
Мной как яхтой, держась за кормило.
Мог направить меня далеко в океан,
Бороздить голубые просторы.
При желанье накроет меня как туман,
Проникая мне в каждую пору.
10 сентября 1942
Он всё чаще меня возносил до небес.
Я себя ощущала прекрасно,
Но никак не пойму: Кто он Бог или Бес?
Волшебство только магам подвластно.
Только маг мог устроить во мне, например,
Чтобы счастье струилось фонтаном.
И устроить, способен один Люцифер,