Я с утра напустила горячей воды,
Окунулась в неё как Русалка.
Запах мыла, шампуня, войны и беды
Перебил ароматы фиалки.
Отойдя от печальных непрошенных дум,
Я надела парадное платье.
Попыталась забыть, но всё время на ум
Приходили мужские объятья.
Постепенно от мыслей своих отвлеклась,
Стал угрюмым Париж как-то сразу.
Подевалась куда-то французская страсть,
Все щетинились как дикобразы.
На парижских бульварах царит суета,
Не гуляют беспечные дамы.
Мулен Руж, Тюильри и другие места
Словно улей гудят постоянно.
С воскресенья закрытый стоит Нотр-Дам,
Лишь округу тревожа набатом.
Тишина, даже нету призывов путан,
Хмурым строем шагают солдаты.
Целый день я шагала, не зная куда.
Дождик лил, намочив мостовую.
Не смотрела, что в туфли набралась вода,
И в одежде холодные струи.
В вестибюле меня ожидал офицер,
Он шагнул, улыбаясь всё шире.
Поняла я не сразу, что это был Пьер
В отутюженном новом мундире.
Как ни в чём не бывало он стал обнимать,
И на ушко шептать как святоша:
- Я пришёл попрощаться, иду воевать –
Обнаглели проклятые боши.
На Седан наседает фельдмаршал Рундштадт.
Скоро будут они на Монмартре.
В Амстердаме нацисты проводят парад,
Нет Голландии больше на карте.
Приглашаю тебя на прощальный банкет,
И взмахнув рукавом, как волшебник,
Он вручил мне торжественно синий билет
В кабаре на спектакль вечерний.
А когда я пришла, оказалось что там
В изобилии только спиртное.
Заурядный кабак и обычный канкан,
А за столиком нас только двое.
Я вина до сих пор никогда не пила,
Мне шампанское слабым казалось.
Закружилась внезапно моя голова,
Я как дурочка громко смеялась.
Пьер вино подливал за бокалом бокал.
Я пила и обмякла всем телом.
Но когда он меня осторожно обнял,
Я мгновенно совсем протрезвела.
Испарился в момент алкогольный дурман.
В исполненье коварного плана,
Соблазнитель меня усадил на диван.
Я смотрела в глаза Дон Жуана.
Искры страстных желаний летели из глаз,
Он смотрел на меня вожделенно.
Грудь ладонью шершавой, прижав, ловелас,
Стал меня обнажать постепенно.
Добираясь настырной рукой до белья,
Поглощал, как добычу акула.
Не желая стать жертвой насилия, я,
Что есть силы, его оттолкнула.
Он сжимал в своих лапах меня как медведь,
Обхватив моё тело руками.
От бессилья, обиды я стала реветь,
Как ребёнок, залившись слезами.
Я кусала его, выбиваясь из сил,
И вцепилась в губу негодяя.
Он как зверь заревел и меня отпустил,
Несомненно, от боли страдая.
Он бранился и злобно смотрел на меня,
Кровь лилась по лицу офицера.
Мне удалось невинность свою сохраня,
Дать отпор, устояв перед Пьером.
Я залезла под душ, воротившись в отель,
Чтобы смыть след от грязных объятий.
Дала волю слезам, забираясь в постель.
Перед этим изрезала платье.
Не желаю, чтоб даже его лоскутки,
Мне напомнили больше про встречу.
Я отправила в мусор бельё и чулки,
И забыла тот про́клятый вечер.
17 мая 1940
Пару дней не хотела покинуть отель,
А сегодня отец мне поведал,
Что фашисты уже захватили Брюссель.
Мне совсем не хотелось обедать.
Наложилось одно на другое - война,
И девичьи душевные муки.
Вспоминала брезгливо бокалы вина
И нахальные липкие руки.
Может, зря я так резко давала отпор,
Нынче всё же не мирное время.
Разгорается пуще военный костёр,
На мужчинах нелёгкое бремя.
Кто-то может вернуться без рук или ног,
Или ляжет на браное поле.
Не над всеми, наверное, сжалится Бог,
Много сгинет во вражьей неволе.
Пьер ушёл воевать, я осталась одна,
Может он не вернётся обратно.
Чашу горьких страданий он выпьет до дна,
И лишений, и подвигов ратных.
Будни наших военных совсем нелегки.
Может быть, заслужили герои,
Чтоб с почтением к ним отнеслись старики,
И девчонки любили порою.
Но до подвигов этих небритых господ
Нашим девушкам нету печали.
Если доблесть отметить желает народ,
Пусть даёт ордена и медали.
Только тело моё, а тем более честь
Не награда за подвиг корнету.
Если он благороден, то нечего лезть
Мне под юбку – там ордена нету.
Без любви не хочу своё ложе делить,
И доверить невинное тело.