Наконец я начинаю воспринимать окружающее. Мы выходим к лагерю в небольшой роще. Перед нами старый домик у пруда. Он выглядит заброшенным: облупившаяся краска, косо висящие ставни, дверь полураскрыта и скрипит от ветра. Вокруг сорняки и колючие кустарники, заполонившие пространство. Чуть в стороне стоят две новые походные палатки.
Но взгляд цепляется за две поляны. Первая полыхает синими цветами, похожими на маки. Вторая — вытоптана, бутоны срезаны и уложены в высокие корзины. На этой поляне сейчас суетятся двое, аккуратно срезая оставшиеся бутоны. Вместе с нашим провожатым враждебных практиков трое.
Как только нас подводят ближе, люди поворачиваются к нам и убирают костяные ножи. Старший — жилистый мужчина с короткими волосами, исчезает в палатке и появляется с крохотным арбалетом.
Наш «проводник» остановился на краю поляны и скомандовал нам:
— Стоять! — а потом бросил приятелям. — Наконец-то пришли. Вот этот — алхимик, при нем зелья были и копье, как и передали. Остальные бесполезны.
Сзади резко прилетает по ногам, и я падаю на колени. Лисса и Апелий оказываются рядом, их тоже валят на колени ударами.
— Красивая, — скалится жилистый, глядя на Лиссу.
Комплимент прозвучал мерзко.
— А ты чего зенки пялишь?
Я не слышу остальных слов. Всё кажется размытым, тусклым. Но в оглушенном мозгу возникаем мысль: я ведь уже видел его. Это практик школы Небесного Гнева.
Нет, здесь они без знаков отличия, в обычной одежде, но я уверен, я помню его.
Похоже, они решили устроить налёт на земли конкурентов и вырезать нескольких практиков секты, которые заглянут «решить проблему». Именно нам не повезло.
Каждая попытка обратиться к духовной энергии была как удар током — по телу пробегала резкая, рвущая боль. Но какие-то крохи силы все же просачивались. Я гонял их по телу, пытаясь подчинить, заставить повиноваться.
Жилистый взвел арбалет, положил короткий дротик в ложе. Его движения были ленивыми, лицо — равнодушным. Стоящий рядом с ним паренек внимательно и цепко смотрел на нас.
— У вас есть выбор, — голос главаря был ровным, спокойным. — Мы можем убить одного, зато остальных отпустим.
Почему именно арбалет? Почему не убить кого-то техникой? — спросил я сам себя и тут же себе ответил: потому что техника может оставить следы. Никто никого не отпустит — это очевидно. Зачем тогда представление?
Я даже не думал о том, чтобы предать друзей ради спасения или верности принципам. Этот выбор был сделан задолго до этого момента.
— Лучше в меня стреляйте, — сказал я, незаметно наращивая ледяную броню под одеждой. Кожа горела, хотелось орать от боли, но лед по крупинкам нарастал. — А их отпустите.
Тишина. Но лишь на мгновение.
— Если так, то и меня, — дрожащим голосом, но уверенно сказала Лисса.
— Ты что творишь? — вполголоса спросил я, покосившись на девушку.
— В меня стреляйте, — поддержал Апелий.
Главарь прищурился, оценивая нас. Глазастый паренек фыркнул:
— Этот, который алхимик, хитрый: лед на теле нарастил.
Главарь кивнул, почти лениво.
— Да алхимика и так грех убивать… Девчонку тоже оставим пока.
Он поднял арбалет, небрежно направил. Послышался звук — вжик. И в пузе у Апелия появилась стрела.
Слова вырывались из меня сами собой. Ци рвалась наружу, каждый слог отзывался болью, но мне было плевать. Я чувствовал, как энергия прорывается из груди, скапливается в горле, складываясь в заклинание.
— Что он там лопочет? — ухмыльнулся главарь.
И он же пострадал первым.
Я ворвался в его воспоминания, как кирпич в окно.
В его сознании я был призраком, чужой тенью, перекраивающей прошлое. Я носился тут и там, сжигал его уверенность в себе, разворачивал самые сокровенные страхи, перемешивая их с реальностью.
Он вновь был мальчишкой, замерзающим под снегом. Он чувствовал голод, отчаяние, понимал, что никто его не спасет.
Он стоял перед отцом, который снова и снова говорил, что слабых ждет смерть.
Он закричал. Но он кричал в подсознании, погребенный под тонной ужасов. В настоящем мире он завалился на спину.
Второго — любителя молний, я обездвижил. Он был столь неосторожен, что положил руку мне на плечо. Ледяные иглы пронзили его руку, а потом я развернулся и стиснул его горло ледяными перчатками.
Под нарастающим льдом лопнула веревка. Практик захрипел, ударил меня по наросшему на голове шлему; каждый удар будто кузнечным молотом, но вырваться не смог: изо льда на моих руках вырастали и впивались в его тело шипы.