Парсонс ждал продолжения разговора и ответил Полу с первого звонка. За это время он успел поговорить с шерифом, сообщил он. Бэтт Боллинг уже получил кое-какие сведения об этой истории из других источников и распорядился проверить их. Если факты подтвердятся, Бэтт пообещал, что виновникам не сносить головы. У Бэрнса «железный закон»: пить во время исполнения служебных обязанностей он запрещает. До окончания расследования О’Брайен отстранен от работы.
Подтверждения Бэрнса для Парсонса вполне достаточно. Он успеет передать статью в компостельское отделение Ассошиэйтед Пресс, и она появится в утренней газете.
И Сибил подадут ее на подносе вместе с завтраком…
— Послушайте, старина, — сказал Пол, помолчав, — не можете ли вы оказать мне услугу? Когда будете все это описывать, пожалуйста, подчеркните, что я цел и невредим… и что вообще мне никакая опасность не угрожает. А то моя жена просто с ума сойдет со страху. Она у меня не совсем здорова, и ей нельзя волноваться.
На другом конце провода наступила тишина. Слышно было, как Парсонс уныло вздохнул. Наконец он произнес:
— Вот что, мистер Шермерхорн. Вы хотите дать этой истории огласку, не так ли, в противном случае не стали бы звонить репортеру. Если я вас правильно понял, суть в том, что пьяный, расхаживающий по улицам с заряженным револьвером, представляет опасность для общества. Включая и вас, мистер Шермерхорн. Вас в первую очередь. Верно?
Пол поморщился. Нет, уловки и трюки газетчиков — не его стихия. Совсем он запутался.
— Почему же меня в первую очередь? — возразил он, чувствуя, что почва ускользает у него из-под ног.
— Да, именно вас! Вам он угрожал, а не мне. Вам, и никому другому.
— Понимаю. Это, конечно, верно…
— Ну и давайте уличим виновных. Или вы бьете отбой?
— Упаси боже, вовсе нет, — не слишком уверенно возразил Пол. — У меня и в мыслях не было…
— Тогда почему бы вам самому не позвонить жене и не объяснить ей?
— Да, конечно. Безусловно…
— Или пусть все идет своим чередом. Может, жене это будет даже на пользу, и так бывает. Во всяком случае, если что, звоните мне в любое время.
Джо Старов, все с тем же настороженно-брезгливым выражением на лице, ждал, держа в руках большие пакеты с едой. Пол повесил трубку. О том, чтобы еще раз звонить Сибил, не могло быть и речи.
В какое-то мгновение Пол подумал, не бросить ли ему все это дело, пока он окончательно в него не втянулся. По характеру, по натуре, по своему социальному положению он был чужд этому миру… миру борьбы, убийств, неожиданных смертей.
Но едва эта мысль сформировалась в его мозгу, как он возмущенно отбросил ее. Не далее, как в понедельник, обдумывая, браться ли ему за это дело, он твердо решил перестать нянчиться с Сибил. И не только ради себя, но и ради нее самой — это главное. Ему необходимо начать более деятельную жизнь, а ей обрести хоть подобие уверенности в себе, которую излучает такая женщина, как… Барбара. Что из этого выйдет, он не знал. Пусть это будет пробой. Быть может — кто знает, — и в Сибил забьет источник силы и мужества…
Пол повернулся к Джо.
— Чего мы ждем? — спросил он.
Джо загородил ладонью край стекла и задул лампу.
Глава 7
Соглядатай
Вышагивая взад и вперед перед домишком Ковачей, Оливер Эллсберг вдруг подумал, что его задание напоминает старую детскую игру «не отставай от ведущего». Если типу, которого ты охраняешь, взбредет в голову спуститься в бочке по Ниагарскому водопаду, то хочешь не хочешь, а лезь за ним. Он не спит, так и ты круглые сутки глаз не смыкай. А прошлой ночью Оливеру не удалось выспаться — до утра хлопотал с Джен около девочки. Доктор, лежебока чертов — ноги бы у него, что ли, отвалились подняться и прийти к ребенку, — объяснил по телефону, что это круп, но Олли не очень поверил. Джен когда-то болела туберкулезом, и он жил в постоянном страхе, как бы не проглядеть болезнь у девочки. Вообще-то, коли в роду чахоточные, лучше детей вовсе не заводить; Олли с самого начала так и решил, но Джен, хитрюге этакой, приспичило доказать, что она может родить не хуже всякой здоровой, и в одну прекрасную ночь она так заморочила ему голову, что не успел он, как говорится, глазом моргнуть, а на свет уже появилась Джен-младшая (только не Дженевив, как мать, а Дженифер, потому что Джен-старшая терпеть не могла свое имя). Но главное, Дженни оказалась такой милашкой, что он с легким сердцем простил жене надувательство.