— Ну, входи же, куколка! — крикнул он из-за двери. Геленка отогнала сладкие видения, средние пальцы ее быстро соприкоснулись, и она повернула ручку двери.
Глаза, нос, губы, кусочки и клочки лица Ли светились между бинтов, как тлеющие угольки в потухшей золе. На левой руке не было повязки, зато на правой был намотан большой ком, точно боксерская перчатка. Бинты влажные, подумала Эллен; чем ближе она подходила к его постели, тем сильнее пахло лекарством.
Боль смягчилась в глазах Ли, едва он поймал ее в поле своего зрения. Он присвистнул.
— Вот это да! Классно выглядишь, девочка! Поцеловала бы раз в жизни братца Ли!
Комплимент заставил ее покраснеть от удовольствия.
— Так и быть, — сказала она, удивляясь собственной бесшабашности. — Сейчас ты не опасен. — Она бережно взяла в ладони его забинтованную голову и прильнула губами к его губам. Это был целомудреннейший из поцелуев, но она почувствовала, как Ли вдруг напрягся, и в глазах его, когда она отстранилась, был туман. Потом он сжал левой рукой ее запястье и заставил посмотреть ему в глаза. И она снова увидела его таким, каким он был в школе: прекрасным и нежным, как юный Христос, и почувствовала, что она чиста, что отдается ему всей душой и что она счастлива.
Наконец он хмыкнул:
— Святой отец разрешает тебе целовать так всех мужчин?
— Я сделала только то, о чем ты меня попросил. — Она хихикнула. — Не относись к этому так серьезно.
Она была сама не своя и, сознавая это, силилась вновь принять личину благочестия, в которой обычно представала миру.
Ли лежал в палате для троих, но две другие койки были пусты, и Эллен присела на одну из них, несмотря на все усилия воли продолжая ощущать горячую мягкость его губ. Она тайком свела пальцы, чтобы забыть это ощущение. Лучше поскорее сказать ему все и уйти, подумала она, а то еще немного, и она окончательно превратится в прежнюю Геленку.
— Меня тревожит Лу, — объявила она напрямик. — Он хочет убить тебя, Ли… или шерифа Бэтта…
— Постой, детка, постой. — Ласковые, немного навыкате глаза Ли моргнули. — Меня уже чуть не кокнули пару дней назад. Это что же значит? Опять? Без всякой передышки? Не-ет, этак я не потяну. Или ты шутишь?
— Он говорил об этом во сне, — объяснила Эллен.
Ли вдруг расхохотался и тут же сморщился от боли.
— Ты что, никогда не слышала про сны, детка? Да все мы во сне убиваем своих лучших друзей.
— Я не шучу, Ли. Он твердит об этом все время, с тех пор как вернулся из этой поездки с арестованными. Я правда боюсь.
— Может, с ним случилось что-нибудь нехорошее во время этой поездки?
— Не знаю. Разве что шериф Бэтт обыграл его в карты.
— Всего-то?
— Больше он ни о чем не рассказывал.
— Та-та-та… Нет, видно, что-то есть… ты мне не все говоришь. А не мог он приревновать тебя ко мне, детка? Не думает, что это ты меня так отделала, а?
Такая мысль не приходила Эллен в голову. Однако это не столь уж невероятно, если вспомнить… Но повернется ли у нее язык сказать об этом Ли?
— Боже, — прошептала она, — так, значит, вот почему… — Она прикусила губу.
— Что «почему», детка?
— Понимаешь… — Она на мгновение сомкнула пальцы. — Понимаешь, он… он не прикасается ко мне… ну, то есть… с тех пор, как вернулся… обычно-то он, когда возвращается… Ну, ты же понимаешь… — Решив, что глаза Ли как-то уж слишком весело блеснули среди бинтов, она поспешила добавить: — Нет, нет, я вовсе не хотела, чтобы он…
Она смолкла на полуслове, щеки ее пылали. Чем больше она говорила, тем больше выдавала себя. Однако в его тоне, к ее удивлению, не было и намека на насмешку.
— Ну и ну! Видно, он и впрямь рехнулся, — галантно оказал Ли. — Что именно он говорит во сне?
Она обрадовалась, что он переключился на другое.
— Про тебя — не помню, а вот что касается шерифа Бэтта, однажды ночью он заорал во все горло: «Бэтт меня заставил, клянусь, это он! Убью…» и дальше неприличное слово. А потом про мистера Махони. Что-то вроде «Джейк — подлюга». И захохотал. Потом заплакал.