Целый год корпел Сашка над Букварем и Арифметикой, писать да читать учился. Жутко ему это нравилось, но еще больше нравилось с отцом в лес за грибами да за ягодами ходить. Это для папы тайга, как тайга, а для Сашки с его росточком, это был настоящий дремучий лес. Чудилось ему, будто за корягой спрятался леший и звал его в свое лесное царство, казалось что в болоте кто-то надрывно плачет, а стоило только потерять из виду отца мерещилось словно все деревья вокруг бегают и смеются, но все это отступало, стоило ему вдохнуть всей грудью свежий лесной воздух. Хорошо было в лесу, Сибирью пахло. А может и не Сибирью, просто пахло чем-то особым, но Сашка еще не знал, как пахнет свобода и воля, и потому называл это просто — Сибирью, могущественным и необъятным для него словом.
Весь июль хозяйничал Сашка в огороде, урожай готовил, а начале августа взял его отец на покос, на Верхнее озеро, мужикам помогать. Пашка конечно понимал, что из сына покосника никакого, а взял его, чтобы он был на глазах, да и отдохнул от огорода. Сашка же ходил, задрав нос, и говорил мальчишкам, мол, без него мужики не справляются, и он, Сашка, поедет им помогать сено косить. Хоть толком он пока еще не знал, как это делается.
Разбудил Пашка сына на рассвете, когда пропели первые деревенские петухи:
— Вставай, Саш, ехать пора.
— Я сейчас, пап, — отвечал спросонья Саша и переваливался на другой бок.
— Давай, давай, скоро дед Силантий за нами подъедет.
Нехотя выбирался Саша из своей теплой постели, и еле продрав глаза, шел умываться. Кое-как выпивал стакан горячего чая. К тому времени, как он выходил на улицу, отец уже заканчивал грузить их пожитки. Он забирался в телегу и снова засыпал.
Солнце было уже высоко, когда они добрались до места. Еще издали, завидев стан, Сашка встал на ноги и, качаясь, пытался рассмотреть знакомых: вон дед Матвей деловито колдует над костерком, а Васька, папин брат, куда-то пошел с ружьем и пегой спаниелихой Бертой, верно на озеро уток бить. А вот третьего, немного страшного, косматого мужика Сашка видел впервые, это был Кирюха из Озерного, младший сын деда Матвея.
Дед Силантий не стал подводить кобылу слишком близко, а привязал её к дереву, одиноко стоящему в поле, недалеко от стана. Недолго думая, Сашка спрыгнул с телеги, схватил мешок с палаткой, который был с него ростом, взвалил его на спину и понес.
— Куда ты? — изумился Силантий,- обожди, я помогу.
— Не тронь, — сказал Паша,- ничего с ним не будет, пусть учится, мужиком вырастет.
— Ну, ты, Паша, даешь — хмыкнул Силантий,- ты уж не гоняй его сильно, мал еще.
— Ничего, мой отец меня так учил, и я его так же буду, чтоб толковым вырос.
— Ну, как знаешь.
Паша с Силантием взяли по два мешка и пошли следом. Подходят, а Сашки нигде не видно.
— А где сын-то мой? — спросил Паша
— Муравейчик-то, который мешок тащил?
— Ну
— Вон, уже в реку блесёнку бросил, — усмехнулся Матвей и добавил, — правильный мужик растет, мне-то уж поверь, я сам двоих вырастил.
— Папа! Папа! — раздался с реки Сашкин голос — Папа смотри!
Паша встал на яр и посмотрел на берег: Сашка держал на леске щуку в половину себя ростом, а та вся извивалась, пытаясь слететь с крючка.
— Молодец! Только смотри, не упусти, — улыбнулся отец
Не успел он это сказать, как щука сорвалась и прыгнула в воду, а Сашка, не удержав равновесие, полетел за ней. Упал, и тут же пулей выскочил на берег, точно ничего и не было. Мужики дружно разразились хохотом.
— Ну что? Искупался, Муравейчик? — крикнул дед Матвей, — иди к огню, погрейся, да чаю со смородяжника попей.
Пока сушились Сашкины вещи, он, хлюпая носом пил горячий чай, и слушал байки, которые травил мужикам, уже с утра заквасившийся Матвей.
— Выхожу я, значит, на дорогу, снег скрипит под снегоступами, а вокруг ни звука. «Странно», — думаю я. Остановился и прислушался : тихо. Не по себе мне стало, ох не по себе. И я медленно, да спокойно, чтобы лишний раз не шуметь, начал выбираться из леса. Прошел всего ничего, и тут на меня прямо из—за кедры большая медведица выходит. Встала посреди дороги, воздух нюхает, и хвала богу, что ветер дул от неё ко мне, а не наоборот, а то не сидел бы я сейчас здесь. Пока она голову вверх подняла, я медленно потянул ружье к себе; раз, а патронов нет, извел все на мелочевку всякую.
Я замер, моля бога, чтобы не почуяла меня. Но тут, как назло, за моей спиной мелькнул заяц, и с таким треском рванул в кусты, что медведица резко повернулась в мою сторону и побежала на звук. Я схватил первое, что попалось в руки, свой охотничий нож, и у меня оставался только один шанс. Медведица набежала, поднялась на задние лапы, и тут я ударил, ударил снизу вверх, точно в сердце. Она, лапой врезалась мне в бок, и этим спасла меня от смерти под весом в три центнера. Я вылетел из под падающей туши, как пуля из ружья, и рухнул в снег…