— Здравствуйте, отец Андрей. Вы говорите, что надо на кладбище молиться. Я как-то редко хожу, может, это и действительно грех. Но если это так важно, то почему тогда нету часовен на всех кладбищах?
Мы как-то беседовали в эфире по поводу того, кем Господь был записан при переписи населения. Там не было разногласий, когда мы с вами беседовали, просто вы говорили о начале, а я говорил о конце: вы говорили о том, что было явно, а я — о том, что было явлено. Вы также говорили, что нету фактов, а вот 2015-й год от Рождества Христова — заметьте: не от основания Римской империи, а от Рождества Христова. Разве это не доказательство? И то, что на кресте были сделаны надписи на трёх языках: «Сей — Царь Иудейский». Разве это не подтверждение?
— Подтверждение чему?
— Подтверждение тому, что Он вписался как Царь, т.е. основал Своё Тысячелетнее царство на земле. В Апокалипсисе так и говорится, что «Тысячелетнее царство». А когда оно окончится, тогда будет освобождён из темницы дьявол.
— Всё правильно. Я с вами совершенно согласен, что вся христианская история символически является Тысячелетним царством. С тех пор, как Христос был увенчан надписью «Иисус Назарянин, Царь Иудейский», Он был подписан как Царь. Он Царь и есть. «Царь ли еси Ты?» — спросил Его Пилат. Он ответил: «Царство Мое не от мира сего». Он царствует, и здесь не важно будет, сколько ещё тысячелетий простоит мир после Рождества Христова, это всё будет «Тысячелетнее царство». Тысяча лет — это как бы символическая полнота, это полнота проповеди Благодатной веры и возможности всем, кто хочет, приобщиться к этой Благодатной вере. Да, совершенно верно, у меня нет никакого с вами здесь противоречия.
По поводу часовен на кладбищах: вот начнёт молиться народ на могилах, появятся и часовни. Потому что, вообще, что такое часовня? Часовня — это маленький храм, в котором не служится Литургия, а читаются часы. Т.е. часовни служат для чтения часов. Если народ наш научится читать первый час, третий час, шестой час, девятый час, и люди поймут что это, зачем это, можно будет зайти в храм, зажечь свечи, прочесть третий час — по часам времени, например: сейчас двенадцать часов — прочли третий час или шестой, сейчас три часа дня — прочли девятый час, сейчас рассвет — прочли первый час… Для этого часовни и существуют. А поскольку у нас степень церковности настолько низка, что даже речь об этом многим непонятна, поэтому сейчас часовни были бы бессмысленны, это были бы просто архитектурные сооружения. Сейчас нужно, чтобы люди приходили на могилы, брали Псалтирь, зажигали свечи, читали кафизмы, и таким образом двигались к Богу вместе с усопшими. А потом, по мере развития церковного духа, можно будет строить часовни на могилах, служить там литии, молиться об усопших, здесь лежащих, и там читать часы. Но для этого нужно развивать церковный дух и церковное сознание. Ну мы, собственно, в меру сил пытаемся об этом хотя бы говорить в эфире.
А по первому вопросу у меня нет с вами противоречий. Христос — Царь, и Он царствует и ныне, и во веки, просто ныне — скрыто царствует, а потом на Страшном суде проявит Своё Царство и будет царствовать во веки открыто, и Царству Его не будет конца. Аминь.
— Отец Андрей, добрый вечер. Владимир, Москва. Благодарю вас за ваши авторитетнейшие ответы, за то, что вы делаете всё во славу Божию. Мы с дочкой смотрели страшнейшие новости про наших соотечественников, которые погибли в самолёте. Она у меня спрашивает: «Пап, а как ты думаешь, Господь их сразу забрал всех вместе? — там же семьями люди были». Я говорю: «Дочь, я не знаю. Господь, наверное, решает: как, кому, куда быть». Они же не подготовленные многие были к уходу из жизни…
— Это, конечно, жуткая тема. Я дерзну сказать, что все эти люди не случайно вместе собраны, потому что нельзя собраться вместе большому числу людей случайно. Кто-то опоздает, кто-то проспит, кто-то сядет на другой рейс… Люди собраны вместе, это братская могила, это некая братская смерть. Я, конечно, надеюсь на милость Божию, что все они, как выпившие одну чашу, будут помилованы Богом. Об этом и молится Церковь. Хотя оставляем последнее слово за Богом. Мы не должны обижаться на Господа, если Он вдруг разберётся между ними, сепарирует их, скажет: «Ты — сюда, а ты — сюда». Всё-таки в Евангелии сказано, что в некие страшные дни «будут двое на одной постели: один возьмется, а другой оставится; две будут молоть вместе: одна возьмется, а другая оставится; двое будут на поле: один возьмется, а другой оставится». Т.е. в одной и той же ситуации будут несколько людей находиться, и их застанет Суд в этом состоянии: они все вместе, но один заберётся, а другой оставится. Поэтому мы за Бога не решаем, мы не можем сказать, что они все спаслись. Мы не имеем на это никакого права, потому что не мы спасаем людей и не мы открываем им двери рая. Мы надеемся на это, мы надеемся на милость Божию, мы имеем сострадание и ужас о произошедшем. Мы знаем в том числе то, что у Бога есть больше сострадания, чем у нас, вместе с тем — что у Него и справедливости больше. Поэтому, сохраняя страх, у нас есть надежда. Жизнь наша проходит между страхом и надеждой: у нас есть страх перед справедливостью Божией и надежда на то, что Он всех простит. И Церковь просит, чтобы Он простил всех, чтобы эта тяжёлая кончина была во искупление всех грехов человеку, чтобы Он забрал их всех к Себе, чтобы им было хорошо. Мы надеемся на это. Наш добрый Господь имеет на это полное право. Но переставать бояться мы не должны. Поэтому вот здесь нужно понимать, что у нас есть страх и надежда, и жизнь наша проходит посерёдке между страхом и надеждой. Нам нужен страх, чтобы не охаметь, и нужна надежда, чтобы не отчаяться. Вот так мы живём. Царствие Небесное всем погибшим. Конечно, наши сердца — с ними, наша молитва Богу — за них, мы боимся за всех, летающих по воздуху. У Бога есть много доброты, Господь наш действительно добрый. Так что сохраняя страх, мы имеем надежду — в этом и есть жизнь христианская.