Все эти «моменты» вместе. И, наверняка, что-то еще. Что-то еще…
Отец Димитрий: – Тот же самый либерализм, он тоже хочет конца истории. Есть Вашингтон, а «вы стойте на четвереньках и делайте что вам скажут».
Отец Андрей: – Поэтому они и схлестнулись. Колония евреев в германии – это была колония обмирщенных евреев. Они схлестнулись с евреями, которые были для них как мы. Евреи, которые преподавали на университетских кафедрах. Евреи, которые занимались медициной химией физикой прикладными науками. Они, конечно, торговали, были ювелирами, сапожниками. Кем хочешь. И немцы считали их «совсем как мы», но и «не совсем как мы». Но, начав уничтожать их по-настоящему, они столкнулись с тем, что это не совсем то, что они думали. Еврейский вопрос в Германии был решен при помощи высылки евреев. Они ущемили их в правах, разбили им витрины магазинов, нашили им желтые звезды, заставили ходить по проезжей части. И выслали тех, кто хочет уехать. Огромная масса евреев перекочевала в Америку. Туда уехали «мозги и деньги». И в общем-то это было поражение Германии отчасти. А когда немцы вошли в Польшу, начав вторую мировую, то обнаружили, что в Польше живет евреев в пять раз больше, чем жило в Германии. А что с ними делать? Возник пресловутый еврейский вопрос – куда их девать, что с ними делать? Уже война идет, уже Англия объявила войну Германии, Франция, Советский Союз. И они начали решать этот вопрос бесчеловечным способом. А бесчеловечие не проходит бесследно. И, конечно, немцы возбудили ненависть. Простую человеческую ненависть. В любом из нас. Я учился во Львове в школе, где было процентов тридцать евреев. Такие фамилии как Альтшуллер, Снипман, Глузер никого не удивляли. Это была треть списка нашего класса и, вообще, нашей школы. Но мы этого не замечали. Потом оказалось, что здание школы, в которой я учился, это было помещение первой еврейской гимназии во Львове. Это была еврейская школа. Она просто была ближайшей к моему дому. Вот и все. Эта тема мне близка и более понятна, потому что я этим интересовался с тех пор. Уже потом, когда повзрослел. Если бы при мне убивали моего одноклассника Альтшуллера, у меня были бы такие же чувства, как если бы убивали татарина Гафурова. Мы же – люди. Мы на физкультуру бегали вместе. На перекур, извиняюсь, в восьмом классе бегали вместе. Мы жили вместе. Мы дрались, мы мирились. Поэтому, советские люди имели особый опыт интернационализма. Это, кстати говоря, очень важная вещь. Потому что преодолеть национальную рознь пытаются многие, но мало у кого получается. Несколько поколений советских людей, мне кажется, были чистыми интернациоаналистами. Спокойно общались с татарами азербайджанцами, гагаузами евреями.