Чаплин наверняка, не согласился бы со мной. Вот я сейчас скажу, что я имею в виду, когда я смотрю «Огни большого города», и думаю, Чаплин бы мне сказал: «Не выдумывай! Я этого даже и не мечтал, и не хотел, и не думал!»
В том-то, собственно, и суть творчества. Человек никогда не понимает до конца, что он сделал. И творение бывает умнее своего творца.
Для этого нужна критика. Что делает критик? Критик, собственно, он должен открывать новые имена. И угадывать людей, которых Бог в темечко поцеловал, которые творят нечто бо́льшее, чем они сами есть. Гений – это человек, творение которого умнее его самого…
Розанов сказал про Льва Толстого, что Толстой – гений, но – дурак! Он даже не понимает, какой он – гений. Если бы он понимал это, он бы не лез в религиозную проповедь. Он бы просто писал книжки и все. Потому что, в книжках, он – гений, а за пределами книжек, он – дурак. Он элементарных вещей не понимает.
Розанов доказывает это. Он прямо на пальцах доказывает.
И так далее.
Творчество – оно такое. Человек выговаривает гораздо больше, чем хочет сказать.
Безусловно, и Чаплин, и все остальные гении, они говорили совсем не то, что они хотели сказать. Они говорили то, что они даже не думали сказать.
Удивляешься порой, что творчество человека бывает настолько религиозно, будто он Христа за руку держит, или за ризу – за край ризы. (Как кровоточивая). А потом, поговоришь с ним в быту, он – пень и вообще настолько далекий. Думаешь: «Как? Как это может совмещаться вообще. Я через Ваши фильмы Христа узнал. А когда я разговариваю с Вами, мне кажется, что Вы присвоили себе авторство чужих произведений».
Вот такое творчество. Человек говорит то, что он даже и не думал говорить. Он снимает фильм про войну, получается фильм про любовь. Он снимает фильм про любовь, получается апокалипсис какой-то. И так далее. Эта вещь в искусстве есть всегда. Гений имеет свойство выговариваться в сторону Бога. Даже Евангелие не читая, он выговаривает цитату какую-то одну из Евангелие, которая потом обрастает всей этой «художественной плотью». А ты смотришь и думаешь: «Ничего себе! Вот оно, оказывается, как бывает».
«И дышится, и плачется, и так легко-легко…»
Что конкретно по этому фильму… Есть такая идея. Я сейчас перескажу кратко. Фабула очень простая.
Но вот что еще, мне кажется, важно сказать? Кинематография – это же искусство без музы. Муза была у танца, у драматической поэзии – Терпсихора, Мельпомена, Мнемозина…
Кино – это же искусство новое. Оно изначально было очень демократичным, то есть – низкопробным. Наверняка, здесь есть много людей, которые, когда ходили в кино во время оно, видели такой плакат, на красном кумаче: «Из всех видов искусства ближе всех к нам является кино». И подпись – В. И. Ленин. Наверняка, многие помнят эти плакаты.
Действительно, наши пролетарские вожди считали, что в Большой Театр рабочему ходить не надо. Во-первых, ему дорого туда ходить. Во-вторых, ему там будет скучно. Он сразу в буфет уйдет (еще до антракта). В-третьих, это буржуазное искусство вообще никому не нужно. (Так они считали). Ну – и, если рабочий вдруг начнет ходить в Большой Театр, то, скорее всего, он выйдет из партии большевиков. Потому что – это вещи несовместимые. Как только ты начинаешь увлекаться каким-то высоким видом человеческой деятельности, у тебя сразу возникнет внутренний позыв уйти из какой-то банды (если ты в ней состоишь). Поэтому, вожди пролетариата считали, что без искусства человеку нельзя, но высокое искусство ему либо непосильно, либо оно ему претит, либо оно его пролетарием делать перестает. Вообще, высокое искусство является прерогативой свободного человека, живущего в непорабощенной стране.
Кино – оно было пошлым видом искусства. У Троцкого даже была такая статья, (чуть ли не в «Правде»): «Водка, церковь и… кинематограф», в которой он излагал очень популярную идею. Он писал, что современные рабочий (начало двадцатого века – двадцатые годы) в Бога больше не верит. Рабочий в церковь больше не идет. И он, собственно, больше никуда не идет. Ему больше пойти-то некуда. В музей ему не надо. В библиотеку ему скучно. В Бога он уже не верит. И он… водку пьет. Плохо это. (Хорошо, что он в церковь не ходит, но плохо, что он водку пьет). Нам нужно придумать какую-то замену водки и церкви одновременно. Самая лучшая замена – это будет кино. С церковью кино спорит – оно собирает всех вместе. «Я не пойду я на вашу всенощную, лучше я пойду в кинематограф» – так люди говорили очень и очень часто. Это было неким символом веры. Ну и конечно, это отучает человека от вредных привычек, потому что пьяных в кинотеатр не пускают. «Нам нужно кино!..» Так говорили большевики. – Зачем? Чтобы Тарковский у нас потом появился? – Да «дули с маком»! Нам нужно кино, чтобы люди в церковь перестали ходить и водку не пили. Вот это чисто практическая цель большевистского искусства.