А мир, как назло, виртуозно дразнит глаз, чтобы дощекотаться до сердца. И никто не отворачивается от мира. Напротив, позволяя зенкам вылезать из орбит, вертит головой человек направо и налево, пожирая впечатления, разжигая желания, заражаясь жадностью.
Макака же между тем или, простите, мартышка потешным образом закрывает глаза в назидание человеку. И если я поминутно забываю, что зрелище всемирных красот и богатств было одним из сильнейших орудий дьявола против Христа в пустыне, если я преступно об этом забываю, то японская статуэтка кажет мне хитрую рожицу с глубоким смыслом.
Про уши можете додумать сами.
Можно просто перечислить виды духовных инфекций, передаваемых через слух. Сплетни, слухи, оговоры. Клевета, намеренная ложь… Мировые СМИ, «официальная статистика», доклады «британских ученых»… Умолчание об истине, искажение фактов… Семейке, право, нет конца.
Через услышанное злое слово люди теряют доброе имя, крушатся их идеалы, приходит уныние или агрессия. Целые страны можно развалить сладкой патокой намеренной лжи. И если кто-то потерял веру в Бога, то знайте: это через слух влили в него яд, как и Еве в Раю. Через змеиный шепот. И отец Гамлета тоже был убит вливанием яда в ухо (!) во время сна. Идея та же. Собственно, «нашептывающий» – это и есть «диаволос», специалист по убийствам через слух.
Наша мартышка заткнула уши. Обе ее подруги сидят рядом. Прям как бабульки на лавочке возле дома. Только бабульки открыли глаза и не закрывают рты, а мартышки сидят с назиданием. Каждая занята своей головой, одним из чувств, в голове поместившимся.
Эти статуэтки имеют привычку стоять на рабочих столах. Не знаю, выполняют ли они свою охранительно-назидательную функцию, не знаю. Судя по всему – не очень. Но то не шкодницы-приматы виноваты.
Это просто мы смысл скрытого в них назидания не уловили.
Или в страшную глубину его не посмотрели. Побоялись.
Или поняли однажды, но теперь забыли.
Или же все уяснили, но в тайне сердца решили поступать противоположно, как все.
Или еще что-то…
Портрет дома (2 июля 2018г.)
У человека есть лицо. И, значит, может быть портрет. Даже когда говорят: «На вас лица нет», – все равно портрет может быть. А у дома портрет быть может? Американский художник Эдвард Хоппер в середине прошлого века доказал, что может. Он писал окна и стены, потрескавшуюся штукатурку и кирпичные трубы так, как пишут уставшие глаза, морщины и поредевшую седину.
Получались настоящий портреты. «Дом у железной дороги», «Солнечный свет на втором этаже», «Дом Райдерса», «Особняк в Глостере»…
Дом вроде бы мертвый, а рыба, например, живая. Но нет портрета рыбы. Есть разве что зарисовки внешнего вида разных рыб. А вот у дома, при всей его мертвости, портрет есть. Значит, есть у него нечто, связанное с личностью, то бишь уникальное.
По-своему, пожалуй, личностны и неповторимы юрты кочевников. Но это не дом в нашем смысле. Он не стоит на месте. Его переносят. Если даже несколько поколений и родились в одной юрте, за стенами из одного и того же войлока, то родились они в разных местах кочевок, никак не привязываясь к месту. Они и сами юрту за дом не чтут. Вся земля им дом, а небо – крыша. Короче, не дом это, и точка. Не дом в том понимании, в котором возможен портрет дома.
Однообразные клетки в больших жилищах из бетона тоже вряд ли тянут на портрет. Их свойство – плановое однообразие, то есть отсутствие личностных свойств. Личностны в этих параллелепипедах из бетона только внутренние клетушки, именуемые квартирами. Там есть место портрету, ибо есть уникальность жителей, проявленная во всем. Во всех бытовых мелочах. Но это не дом, а квартира. Улавливаете разницу?
Психология человека, живущего в доме, должна отличаться от психологии квартирного жителя так, как небо от земли. Что, в сущности, и наблюдается. Житель дома скорее хозяин, тогда как житель квартиры – духовный пролетарий. Он бродяга, независимо от того, сколько денег у него на счете. Он в воздухе живет, а летать не умеет. И он может быть прекрасный человек, но от земли он оторван решительно. Это бесплодно не проходит.
Если копнуть наши кровяные и генетические корни, то там всюду «дом» и нигде «квартира». В крестьянской стране, в которой и в 1926 году при переписи насчитали более 80 процентов сельских жителей, у всех был дом. Дом, а не квартира. Земля, двор с курицей, кладбище на бугре, сельский храм под боком. Все нищее, но все настоящее. За словом «квартира» же закреплялось твердым образом слово «съемная». Там жили служивые чиновники, по делам приезжающие в столицы, кочующие авантюристы и прочая, и прочая. Те, к кому слово «дом» не приложимо.