Потом уже, когда христианство стало торжествующим и господствующим, уже возник такой закон, что христианин живет только с христианкой. Все. Браки должны быть одноверные и венчанные. И мы сейчас живем с вами на переломе. С одной стороны, над нами тяготеют традиции прошлых столетий, когда все браки должны быть христианскими, венчанными и одноверными. Сложно жить в семье, где один – верующий, другой – неверующий. Или один верит – так, а другой верит – так. (…) С одной стороны, над нами тяготеет эта привычка; но, с другой стороны, мы неумолимо возвращаемся в первые времена христианской Церкви. В конце истории мир вернется к началу. (…) Опять будут тайные богослужения. Опять будет скрываться христианин. Опять не каждому откроется, что он – верующий. Опять будут хитрые преследования. Опять будет то, опять будет се. Браки опять перемешаются. Это все уже есть сегодня. (…) Мы вернулись в ранние апостольские времена по некоторым показателям, только мы еще не поняли этого. И – не привыкли. И пытаемся применить к нашей сегодняшней жизни меры жизни средних веков, когда Церковь была господствующая, твердая, монолитная и властвующая. И мы хотим те нормы жизни применить к сегодня. А оно не получается. Потому что мы уже давно там не живем. Мы живем в новое время, которое очень похоже на те времена, когда Церковь только-только рождалась. Она была и слабая, и маленькая. И было много непонятного. И ереси было полно. И сект было полно. Вообще, какая-то каша была. Но была – святость, была – молитва. И было настоящее стремление к Небу у христиан. Мы к этому постепенно возвращаемся. Христиан пусть не будет много, но пусть они будут настоящими. Чтобы их не было тысяча никудышных. Зачем нам нужна тысяча никудышных? Пусть лучше будет двадцать пять настоящих. Кремней! Эти двадцать пять потом весь мир перевернут. А тысяча вареных – что они сделают? Они – что есть, что их – нет.
Мы возвращаемся в эпоху, когда христианство будет либо настоящее, либо его не будет вообще. Наша жизнь перемешанная такая.
И Наталия, христианка настоящая, жила с язычником. Настоящим язычником. Они жили нормально. Она его любила, как мужа, слушалась во всем. Он ее любил, но веру ее не принимал. Такое было тогда. Такое есть уже и сегодня. (…)
И открылся своей жене Адриан. Говорит: Я ходил к этим мученикам.
По-гречески: «мученик» – это «свидетель». Тот, который видел. Кого мы называем свидетелями в нашей жизни? Того, кто был очевидцем какого-то события. Он что-то видел, что мы не видели. (…) Мученики – это – свидетели. Что или кого они видели? Они – Христа знают. Они Его видели и готовы умереть за Него. У них такая вера, которая облекает Христа в видимый образ. Они как будто Его чувствуют перед собой. Быть мучеником – это означает быть готовым на свидетельство. На всякое свидетельство.
Адриан рассказал Наталии об этом. Она его послушала и говорит: Господин мой, если ты только примешь нашу веру, я буду раба твоя до смерти. (…)
И он согласился пострадать вместе с христианами. Когда их уже вели мучать, он возбудился, воодушевился. «Я – тоже христианин. я – тоже хочу Царства Божия». Последние же будут первыми. (…) Место святое пустым не будет. Главное – его не потерять. Так написано в Писании. «Держи, что имеешь. Держи, чтобы никто не восхитил венца твоего» (см. Откр. 3:11). (…) Адриан стал на их место.
Я не помню, крестили ли его. Возможно, что его и не крестили. Были и такие мученики. (…) Вот Бонифатий. Он не ехал мучаться. У него и в голове этого не было. Он не хотел ни за кого страдать. Он ехал по послушанию. А когда увидел, как людей убивают (это страшно, это же очень страшно (…); тем более, если еще и пойти туда) сказал: «Меня тоже вместе с ними. Я тоже такой, как и они».
Вот вдохновился Адриан и встал вместе с ними. Его посадили в тюрьму. Посиди, проветрись. Может быть, ты перегрелся? Какой нормальный человек пойдет себе смерть искать. Может, повредился умом? Подумай, посиди. Может быть – поумнеешь. Мы тебя отпустим. Ты же – наш. Простой, обычный человек.
И Наталья пришла к нему в темницу. «Пожалуйста, назад не иди. Ты сделал шаг вперед к Господу. Не иди назад»…
Слышите, как христианские женщины поступают со своими мужьями уверовавшими? У нас, например, если «ребенок» приходит к маме и говорит: Мама, я хочу быть монахом; это – катастрофа. Дома все плачут. «Ребенок» с ума сошел! Как же мы без внуков будем? А что нужно делать? Нужно стол накрыть и праздник устроить. Это же радость. Мой ребенок хочет быть монахом!! У нас нет такой веры. Что ты? Зачем такую тяжелую жизнь себе выбираешь? Надо жить полегче. Повкусней и послаще. Помягче, поудобней! – это мы так поступаем. И мама говорит: Да не надо тебе этого. Зачем тебе это? Верь, как я. Только не мучайся. Зачем тебе мучаться?