В наши храмы за пределами Родины ходят жители всех стран, среди которых живут наши люди. Это естественная и ненавязчивая форма миссии. Ф. М. Достоевский говорил, что «русский человек без Православия — дрянь». Он имел право на такие слова. Зато с Православием русский человек если и не сразу Серафим Саровский, то хотя бы келейник его. Русский человек в святоотеческом Православии мягок и глубок, задумчив и отзывчив. Его нельзя не полюбить, и веру его не полюбить нельзя. Поэтому приходят и будут больше приходить, если мы будем самими собой, в наши зарубежные храмы гостеприимные туземцы на всех континентах. И мы будем вставлять ради них в службы молитвы и чтения на местных языках. Мы будем проповедовать им, крестить и венчать их, будем причащать их. Мы сможем принести свежее дыхание апостольской веры в новые земли, туда, куда еще сотни лет не добрались бы наши миссионеры. Это уже есть, и это уже чудо!
Поэтому за каждой частной бедой и отдельной историей нам предлагается ныне увидеть Божий Промысл, неусыпно и неустанно действующий в мире. Одна из граней этого Промысла заключается в том, что русский человек, живущий вдали от Родины, призван к тому, чтобы открыть для себя впервые или заново сокровище веры, хранимое святой соборной и апостольской Церковью. Открыв это сокровище, он не удержит его в себе, но, в силу широты и простоты душевной, поделится этим сокровищем со всеми нуждающимися, и это будет похоже на огонь малой свечи, от которой зажгутся миллионы новых лампадок.
Путешествие внутрь себя (24 января 2011г.)
У каждого есть опыт потерь и разлук.
Каждый из нас время от времени спит.
Все мы однажды болезненно попрощались с детством или, если детство ушло незаметно, с юностью.
Каждый человек богат мистическим опытом. Этот опыт у каждого свой, но вместе с тем он — общечеловеческий, поскольку сон, потери и память о детстве присущи всем. Этих бриллиантовых мелочей хватает для того, чтобы по временам сидеть молча, перебирать в уме свои сокровища и желать только одного — чтобы никто не подсел к тебе с разговорами.
Разлука — это вокзал. Конечно, не только вокзал. Да и сам вокзал — это не только разлука, но и спешка, и отрицание ухоженного быта, и одиночество среди многолюдства. Но стоит поискать глазами на вокзале большого города, и найдёшь непременно пару, над которой реет скорбный Ангел и на фоне которой прочие люди — ожившие экспонаты из музея мадам Тюссо. Он не уезжает на войну, а всего лишь на учёбу или в очень короткую и недалёкую командировку. Но зачем вам война, если боль мира и без неё очевидна? Вот Мария Магдалина у Пастернака говорит Господу:
…когда я на глазах у всех С Тобой, как с деревом побег,
Срослась в своей тоске безмерной.
Если есть она и он, и если он уезжает, а она остаётся, то всегда есть безмерная тоска, и разделить их обоих так же больно, как побег и дерево. И муж для жены — это господь после Господа, и он для неё оправдание жизни. Но острый и беспощадный, как нож садовника, и такой же металлический и безучастный голос женщины, объявляющий отправление и прибытие поездов, отделит их и разомкнёт объятия.
Мужчину всегда ждёт впереди что-то помимо семьи, что-то историческое, или псевдо-высокое, или вовсе обманчивое. И он, повинуясь обстоятельствам, ежедневно оставляет её и ныряет в двери вагона. А она остаётся умирать, хотя никто не увидит трупа и не вызовет «скорую». Если бы она была Дидоной, то на вокзале запылал бы погребальный костёр, огонь которого жёг бы слабее, чем огонь разлуки.
Вокзальные стены впитали этот запах незаметных страданий, как свитер или рубаха впитывают в себя запах владельца. И разве нужна ещё какая-нибудь мистика, чтобы ум удивился, а сердце заныло жалостью?
Совсем по-иному обстоят дела на маленьких провинциальных вокзалах. Там холодные и полупустые залы ожидания. Там скудно меню в буфете. Там кресла тверды и неудобны. На этих вокзалах тоже разыгрываются страсти, но эту игру тяжелее представить и ещё тяжелее заметить. Если случится ждать поезда в подобном месте, то лучше всего, обняв дорожную сумку, спать.
Сон. Что это? Где гуляет моя душа, какие ветры ерошат ей волосы, когда тело беспомощно распласталось или, наоборот, скрутилось в позе зародыша? Был бы сон простым явлением из области физиологии, разве Бог являлся бы столь часто великим людям во сне?
Вот Иаков спит, положив камень под голову, и видит Лестницу, достигающую неба.
Вот Иосиф видит множество снов, из-за которых братья решаются его убить. И снова, в земле изгнания, он видит судьбы сокамерников во сне, и эти сны сбываются с точностью. Вот, выйдя из темницы, он спасает Египет от голода, толкуя фараоновы сны о семи тучных и семи скудных годах.