Короче, если Манилов, Ноздрев и Коробочка являются гражданами православного государства, причем самыми устойчивыми типами этих граждан, то пиши «пропало». Тогда красивое имя ничего не исправит, но лишь подчеркнет уродство.
Любому государству как сложному организму с претензией нужен моральный противовес. Православному — тоже. Противовес состоит из людей, которые готовы отказаться от защиты и относительного комфорта ради высших целей.
Им государство говорит: «Прими от меня гарантии безопасности и гражданские права, но дай мне твое всецелое послушание». А они отвечают: «Бери себе свои гарантии, дай мне свободу». Это — монахи. Да-да, не политические шулеры, мечтающие стать у руля, а монахи. Только они — истинный противовес государственному Левиафану.
Монашество — антитеза православного царства, заполняющего собою все. Чтобы империя не стала тюрьмой, нужно пустыни заселить отшельниками. Там в пустынях поселится свобода. Это свобода жить голодно, но с молитвой и радостью. Без налогов.
Внутри городов такая антитеза — юродивые. Кроме них ведь никто не рискнет императору сказать правду.
Юродивые внутри, монахи снаружи. Вот тогда православная империя возможна. Иначе — тоталитарное государство, одетое в стихарь.
Это еще тот кошмар.
Юродивые и отшельники — это люди, живущие подвигом. Это — прижизненные мертвецы. Это наследники Небесного Иерусалима еще до его схождения с небес на землю.
Если они у нас есть и в избытке, все хорошо. Если их у нас мало или вовсе нет — проблема.
Проблема для нас тем более серьезная, что в Византии монахи были антитезой империи и уходили в пустыни по мере обмирщения христианства в городах, а у нас монахи были носителями политической культуры. Мы ведь православие получили от греков вместе с развитым монашеством, и у нас монахи не сопротивлялись государственной машине, а эту самую машину налаживали и запускали в землях холодных и от цивилизации далеких.
Значит — снова вопросы.
Любителей задавать вопросы у нас недолюбливают. Они у нас под подозрением. «Не засланный ли казачок?»
Но, не задавая вопросов, думать невозможно.
Значит у нас не шибко любят думать и склонны сложные вещи решать просто. Это плохо. Это чревато большими ошибками.
Когда я слышу от собратьев призывы к реставрации монархии или улавливаю в их голосе тоску по священному прошлому, мне кажется, что мои братья просто хотят быстрых и радикальных ответов на проблемы, которые даже не потрудились сформулировать.
Человеку дано при глобальных размахах начинаний приходить не к тому результату.
Начнет искать философский камень — изобретет порох.
Поплывет искать Индию — откроет Америку.
Захочет построить рукотворный Рай — выйдет концлагерь.
Как бы не получилось так, что сырые, незрелые мечты о реставрации монархии приведут к карикатуре. Мои глаза не хотели бы смотреть на такой масштабный исторический фарс.
Вместо этого мы уже сегодня способны делать по факту то, к чему призвана Православная империя. Мы способны защищать и распространять Апостольскую веру апостольскими же, а не инквизиторскими средствами. Апостол будет молиться, говорить, убеждать, страдать. А у государства всегда есть соблазн рявкнуть приказ и потребовать исполнения.
Устали мы, оттого и выхода ищем.
Плохо нам, оттого и жаждем перемен.
Но выход и перемены нам подавай глобальные, так, чтоб всем сразу. А так не будет.
Трудиться нужно медленно и незаметно, но постоянно и упорно. Как муравей.
«Пойди к муравью, ленивец, посмотри на действия его, и будь мудрым.
Нет у него ни начальника, ни приставника, ни повелителя; но он заготовляет летом хлеб свой, собирает во время жатвы пищу свою»
Не должен христианин нуждаться в приказах правителей, ни демократически избранных, ни венценосных, чтобы творить добро и угождать Христу.
Лучший вид монархии, как по мне, это когда для человека иного царя, кроме Воскресшего Господа, нет и быть не может.
Вот над воцарением этой формы монархии стоит трудиться. К тому же на Всенощной мы раз за разом поем: «Господь воцарися, в лепоту облечеся».
Даром что ли поем?