Мы ничего не скажем, но мы поймем нечто. Мы поймем, что в человеке одновременно живут и вера, и неверие. Отсюда вопль: «Верую, Господи, помоги моему неверию!» Подобным образом «люблю» и «не люблю» одновременно тоже живут в человеке. «Люблю» и, значит, творю волю Твою, творю заповеди Твои. Но вместе с тем не до конца люблю, а значит, творю волю свою и заповеди человекоубийцы тоже временами исполняю.
По характеру Петр весь наверху, весь на поверхности. Как тот корабль или лодка рыбацкая, в которой он плавал по поверхности вод в бытность рыбаком. Сердце его привычно к доверию первым своим движениям. Если сию секунду люблю, то (думает подобный человек) всю жизнь любить буду. Если сейчас не боюсь, то никогда не дрогну. Мы на подобную простоту, граничащую с легкомысленностью, не имеем права. Для того Петр на себе самом и провел эксперимент, чтобы горько оплакать свои «души прекрасные порывы» и предостеречь всех нас от полного доверия себе. Если сейчас люблю, то вовсе не значит, что люблю по-настоящему.
Рыбаки тонко и избыточно не рефлектируют. Люблю, значит — люблю, и не важно, что только недавно отказывался от «Человека сего». Куда более знаком с глубиной сердца Павел. Этот человек — глубокий книжник и смеситель еврейской хитрости с языческой мудростью. Он часто говорит, что «влечет его и то, и другое», имея в виду умереть или остаться. И еще говорит, что умом он любит закон правды, а в плоти у него доброе не живет. То есть рассеченность и двоякость человеческой природы Павлу известна, тогда как Петр наивен и часто себя самого не знает.
Павел с пониманием носит в себе чувство трагичности человеческой жизни. Нам должен быть ближе Павлов подход, поскольку он жизнен и многократно оправдан на опыте. Мы сами знаем, что искренно говорили «люблю», и вместе с тем бывали изменниками и предателями. Но от ближних мы (о, горе!) готовы требовать всецелой прочности, и считаем — раз сказал «люблю», значит докажи на деле.
Все это правильно. Любить нужно не словами и языком, а делами и истиной. Признаваться в любви на словах, но делами отрекаться, есть дело никуда не годное и прямо паршивое. Вот только глубок человек. Глубок в грехе, глубок и в святости, плюс — сам себя не знает, и сквозь сегодняшнюю горячность не прозревает завтрашней слабости и склонности к падению.
Зато Господь знает это. Он знает человека и не ждет от того сиюминутных исправлений, якобы — навеки. Он знает, что человек подобен трости колеблемой. При том, кто из нас не знает этого о себе, тот просто глуп. Кто же знает, но изображает из себя «вечно святого», тот просто притворщик и микро-антихрист. Это — довольный собой и веселый служка диаволов, скачущий по сцене и всех зовущий к легкой святости.
Вот отсюда и ясным становится, почему покаяние есть не одноактное движение расчувствованной души, а постоянный труд. Каяться придется тайно и явно всю жизнь, слой за слоем снимая с сердца пласты грубой, омертвевшей кожи, постоянно удивляясь тому, насколько глубоко укоренился грех в человеке и сросся с ним.
Раз за разом мы слышим в храме, как Христос спрашивает Петра: «Любишь ли Меня?». Слышим, как Петр в ответах горячится, обижается, спешит ответить, что любит. Все это читается для нас. Для нас в том смысле, что всякий верующий «вкусил и видел, яко благ Господь». Но однократное или многократное вкушение благости Божией глубины сердца не отменяет. Скорее наоборот — подчеркивает. И это глубокое сердце многоэтажно, сложно, а внизу там, в самом подвале, змей притаился. Кто, говорит Макарий Великий, в глубину не сходил и змея не заклал, тот — не гордись. Исповедуй наличие в себе веры вместе с неверием. И отвечай Господу на вопрос: «Люблю Тебя», но помни, что Он еще и еще раз повторит вопрос, поскольку никто на земле не способен с первого раза дать ответ от всей глубины своего таинственного сердца.
Перед Троицей: Вода и голубь (31 мая 2012г.)
Когда потоп завершился, Ной стал выпускать из ковчега птиц. Те должны были дать знать о появлении сухой земли. Первым чести следопыта удостоился ворон. Он «отлетал и прилетал, пока осушилась земля от воды» (Быт. 8:7) Но то ли для ворона было много пищи в виде трупов, носимых волнами, то ли по другой причине, его полеты ничего не сказали Ною. Следующим пернатым разведчиком был голубь, и его полеты исчисляются цифрой «три».
Вначале голубь «не нашел места покоя для ног своих» и возвратился в ковчег. Затем он принес в клюве, как некую бескровную добычу, «свежий масличный лист». Тогда узнал Ной, что вода сошла с земли. И уже в третий раз улетев, не вернулся обратно голубь. Перерыв между полетами во всех случаях длился семь дней (см. Быт. 8:6-12).