Автор всегда важнее книги. Каким бы интересным ни было его творчество, но если слова не совпадают с жизнью, это будет не более чем хорошо закамуфлированное лицемерие, завернутое в обертку тщеславия. Сегодня мы видим, как некогда «раскрученные» богословы-публицисты превратились в злейших врагов Церкви.
С владыкой Антонием все было как раз наоборот. Его творчество так и не смогло исчерпать всей глубины его личности и талантов, которые даны были владыке от Бога. Сам митрополит Антоний было намного глубже, чем то, о чем он говорил. Он и сам учил, что в мире есть время, есть трехмерное пространство, а есть глубина. Постичь эту глубину мира и другого человека можно, лишь если сможешь найти ее в самом себе.
Митрополит Антоний не был старцем в привычном значении этого слова. Он никогда не давал конкретных ответов на конкретные вопросы. Владыка вообще не боялся и не стеснялся слов «я не знаю». Хотя за плечами у него был огромный жизненный опыт, он не пользовался им для утверждения истинности собственного мнения.
Созерцательное молчание
Вообще, одним из правил митрополита Сурожкого было следующее – иметь авторитет, не пользуясь властью. И ему это блестяще удавалось. К владыке Антонию не нужно было подходить на полусогнутых ногах, сложив крестообразно руки для благословения. Он не терпел никакого, даже самого искреннего перед собой уничижения. Строго требовал, чтобы независимо от возраста к нему всегда обращались только на «ты», без всяких реверансов в сторону его сана и церковного положения. А таких слов, к примеру, «я архиерей, поэтому все должны меня слушать» – даже невозможно было представить.
Приезжая в летний православный лагерь, владыка наравне со всеми убирал посуду, чистил картошку, заметал двор. А ехал он туда в первую очередь для того, чтобы поиграть с подростками в волейбол, который обожал с детства. Нам было бы странно услышать такой диалог между митрополитом и пятнадцатилетним школьником на спортплощадке:
– Ваня, как твои дела?
– Спасибо, владыка, хорошо, а у тебя как дела?
– Да спину немного на волейболе потянул, а так тоже все хорошо.
Все было в этом архиерее просто и цельно, и это сильно к нему располагало. В отношении владыки Антония к людям главным было то, что он встречал их из глубины собственной сосредоточенности, внутренней собранности и покоя. Поэтому его отношение было не реакцией на внешность или поведение, а созерцательным молчанием. Неважно, королевская ли особа к нему подходила, архиерей в облачении, бездомный или уборщица, он относился ко всем одинаково – смотрел человеку в глаза и разговаривал с ним.
«Тяжело будет первые 25 лет, потом привыкнете»
Но такое поведение и такая доступность вовсе не означала попустительства там, где его, по мнению владыки Антония, допускать было нельзя. Это касалось в первую очередь богослужения. Здесь владыка Антоний не просил, а требовал строжайшей дисциплины. При нем в алтаре невозможно было лишний раз даже шелохнуться. О том, чтобы вести какие-то разговоры, не могло быть и речи. Только полная сосредоточенность на богослужении.
Того же он требовал и от прихожан храма. Не то что переговариваться, но даже здороваться, смотреть по сторонам в храме было нельзя. Прихожане говорили, что иногда им казалось, будто даже дышать во время службы можно только наполовину, еле-еле.
С такой строгостью владыка относился к богослужению. Догоравшие свечи задувать было нельзя, только гасить, чтобы не издавать лишних звуков, подходя к подсвечнику абсолютно бесшумно и исключительно во время ектении. Все было построено таким образом, чтобы от службы ничего не отвлекало.
Постичь глубину мира и другого человека можно, лишь если сможешь найти ее в самом себе.
Но и здесь были ситуации, когда Господь предлагал пройти митрополиту свою школу смирения. И он не только выдерживал ее достойно, но и другим показывал пример, как это делать.