Свобода рабства и рабство свободы (26 сентября 2012г.)
Одно из ключевых понятий Нового Завета — свобода. «И познаете истину, и истина сделает вас свободными» (Ин. 8:32), — говорит Спаситель. «Стойте в свободе, которую даровал нам Христос» (Гал. 5:1), — говорит апостол Павел. «Так говорите и так поступайте, как имеющие быть судимы по закону свободы» (Иак. 2:12), — говорит апостол Иаков. Цитаты эти можно умножать и умножать.
Быть может, по степени использования только слово «любовь» может соперничать со словом «свобода». Оба слова, занимая достойнейшее и первенствующее место в Писаниях Нового Завета, широко представлены и в нецерковной риторике.
Английский христианский мыслитель Честертон однажды уже сказал об этом, и лучше, чем он, не скажешь. А сказал он о том, что мирские идеалы — это те же христианские добродетели, только сошедшие с ума.
Что только не называют «любовью», и что только не оправдывают понятием «свободы»! «Займитесь любовью, а не войной!» — кричали хиппи. «Свободу Кубе!» — кричали советские демонстранты. «Будьте по-настоящему свободны!» — призывают нас операторы мобильной связи. Это, конечно, не полный перечень примеров. Таковы уж эти понятия — свобода и любовь — что глубина и разнообразность заложенных в них смыслов позволяет писать их на самых разных знаменах.
Речь идет не о звуках, а именно о смыслах. И всем без объяснений должно быть понятно, что коль скоро один человек считает, что он свободен выбирать себе пол, а другой цитирует слова апостола: «стойте в свободе» (Гал. 5:1), то речь здесь идет не об одном и том же.
Слово «свобода» для нашего уха звучит с социально-политическим пафосом. Слова вообще не имеют прозрачности и девственной чистоты. Они всегда отягчены какими-то условностями исторического момента. Стоящий перед глазами сегодняшний день пользуется словами по своему произволу и мешает видеть в них глубокий, первоначальный смысл. Можем ли мы относиться к слову «свобода» если уж не по-евангельски, то хотя бы непредвзято, если слово это начертано на знамени Французской революции?
Эта революция на всю последующую историю мира наложила свой отпечаток. Всеобщее избирательное право, террор, чистки внутри стана победителей, эмиграция «бывших», экспроприация, закабаление только что «освободившегося» народа новой революционной аристократией… Все это есть некая матрица многих, последовавших затем, революций. Октябрьской — в первую очередь.
Но и без революций жизнь в Европе, а вслед за ней — в прочих частях света, несколько столетий движется под знаком борьбы за свободу. Это может быть национально^свободительное движение, при котором борющимся субъектом является народ, а целью — государственная независимость.
Однако не эти большие вопросы притягивают к себе главное внимание. Мир глобализируется, то есть скрепляется тысячами небывалых доселе связей экономического, политического и культурного характера. Национальная борьба превращается в удел «окраин» и третьего мира, то есть народов, не нашедших еще своего места в истории, а, следовательно, пытающихся это место определить и занять.
Это процесс сложный и длительный, но не в нем суть. Суть — в постепенном, медленном, но неуклонном превращении пестрого человечества в жителей одной большой деревни. Но не это страшно в глобализме, а то, что население этой глобальной деревни будет похоже на жителей Содома.
Жителем «нового человечества» всегда должен быть «новый человек». Изменение же человека и приведение его в соответствие с новыми реалиями всегда проходит под знаком «свободы». Революционерам прошлого, например, было необходимо эмансипировать, т. е. освободить женщину, эту хранительницу очага и носительницу традиционного мировоззрения.
Освобождение заключалось в том, что детей (kinder) у нее забирали, храмы kirche) закрывали, а саму ее выгоняли с кухни (kuche) хоть бы и на улицу. Женщина без детей и веры, оказавшаяся на улице, скорее всего, сделается уличной. Как только это произойдет, сразу можно приступать к строительству «будущего». Человеческий материал готов.
Какой-то набор антропологических фокусов должен быть и для того, чтобы население единого будущего человечества стало психологически единым. Современная цивилизация, как бульдозер, ровняет дорогу, чтобы вслед за ней пришли и утвердились некая новая и всеобщая этика, новая и всеобщая психика.