Сказанное – не панегирик советской литературе, но лишь признание за литературой реальной силы, способной формировать личность. Безыдейная жизнь это хлев или «Скотный двор» Джорджа Оруэла.
Теперь пора спросить себя: какие книги меня формировали? Чья авторская мысль вошла в меня, как глоток воды и осталась со мною, как родимое пятно? Без всякого сомнения нас тоже сформировали книги. Если разрушили или повредили, то тоже – книги. При этом мы – дети народа, обладающего самой (сознательно беру превосходную степень) влиятельной на область ума и сердца литературой. Нам без надобности услуги переводчиков, чтобы прочесть Гончарова, Чехова, Достоевского. Полевого и Островского, того, который Николай, тоже стоит прочесть. Стоит для того, чтобы ощутить проблематику начала века; понять – как трудно было противостоять соблазну атеистического мировоззрения; переболеть соблазном Рая на земле и ощутить связь советской литературы с русской классической по части нравственного пафоса и веры в доброе переустройство жизни. Мысленные соблазны некоторым удается обходить, но большинству приходится ими переболеть. И чтобы это мысленное «переболевание» прошло не в тюрьме и не на баррикадах, нужна книга.
Мне неизвестна духовная история жизни Че. Читал ли он Евангелие? Плакал ли он о своих грехах, молился ли? Восторгался ли кем-то из христианских святых? Или наоборот, дышал ненавистью ко всему церковному, как к символу поддержки существующих режимов? Не знаю. Знаю, что в случае восхищенности Иисусом Христом, Его жертвенностью, праведностью, прямотой, чистотой ни Маресьев, и ни Павка Корчагин, и ни Василий Иванович с Петькой и Анкой стали бы его кумирами. Все яркие и харизматические лидеры, все терпеливые и мужественные борцы поблекли бы на фоне Единого Безгрешного. Почему это не произошло, я не знаю. И если верно, что все еретики – люди гениальные, но страстные, то верно и то, что все революционеры – люди смелые и нравственно встревоженные, но безбожные до костей. Это одна из великих печалей нашей и без того печальной Земли.
Проповеднический труд — это приближение к пропасти (14 января 2014г.)
Проповедь, произносимая священником в храме, проповедь в епархиальной или даже светской газете, в Интернете — сегодня столько способов свидетельствовать о Христе и Церкви, что иногда кажется: еще немного, и что-то сломается — люди пресытятся, перестанут верить словам, даже таким, которые несут в себе священный смысл. А те, кто эти слова произносит или пишет? Не растеряют ли они от постоянного говорения накопленное сокровище живой веры, не превратят ли искусство проповеди в ремесло, которое будет просто заполнять паузы во время богослужения или пробелы в печатных и интернет-изданиях? Не лучше ли в таком случае как-то ограничивать благовествование, чтобы не обесценить его?
— Отец Андрей, Вы неоднократно говорили о необходимости проповеди. Но не кажется ли Вам, что большинство современных людей уже не могут воспринимать звучащее слово — мешает все более развивающееся в обществе клиповое сознание?
— И да и нет. Слово тяжело воспринимать, если оно обесценено, девальвировано. Митрополит Антоний Сурожский говорил о том, что слово Божие пробивает любую броню. Но если оно — каленая стрела, а грех — это кольчуга, то нужна крепкая рука, хороший, добротный лук и меткий глаз. А пуская стрелы, как дети из детского лука, конечно, реальную греховную броню не пробьешь.
— Сегодня церковная, православная проповедь звучит повсеместно и часто. Разве это также не обесценивает слово, не вызывает привыкания у общества?
— Нет, потому что маслом кашу не испортишь. Поскольку все люди очень разные, то и проповеди тоже должны быть разные. Один священник произносит «высокую» проповедь о Нетварном Свете, и в это время 30, 40, 50 человек слушают его с чистой радостью. А рядом с ними находятся еще 70, которые вообще ничего не понимают, хотя тоже радуются, потому что чувствуют, что речь идет о чем-то очень красивом и правильном. Потом какой-нибудь простой батюшка выходит и говорит, может быть, как-то топорно, но предельно искренне, и это тоже оказывает исцеляющее действие. Тогда начинают радоваться уже те, которые только что ничего не понимали, а вместе с ними и те, которые только что радовались о Фаворском Свете. Должно быть и слово, которое украшает жизнь, и слово, которое меняет жизнь, и слово, которое выравнивает жизнь.