Ее сыграла Наталья Акимова (вы можете ее помнить по «Зеркалу для героя», периодически она мелькала в сериалах — в частности, в «Ментах»). Это очень сильная петербургская актриса, а в «Грузе» она творит чудеса — особенно заметные на фоне довольно слабой игры прочих полуэпизодических персонажей. Их очень мало, кстати. Балабанов издевательски называет «Груз» картиной о любовном треугольнике — сильно сказано, ежели учесть, что в качестве одной из вершин этого треугольника выступает труп, мертвый десантник, прилетевший из Афгана в цинковом гробу (здесь воспроизводится класический миф о мертвом женихе — у картины Балабанова вообще добротные мифологические корни). Есть еще пришитый к сценарию на живую нитку профессор из Ленинграда Артем, которого все случившееся так потрясло, что он отрекся от научного коммунизма и пожелал креститься. В финале есть хороший диалог: Артем приходит в храм и интересуется, где тут проводится обряд крещения. «Это не обряд, это таинство», — важно поправляет его старушка, продающая свечи. Таким образом Балабанов заодно снимает любые вопросы насчет того, как его профессор пришел к вере: таинство, и нечего туда лезть. Согласимся. Однако нельзя не заметить, что и эволюция профессора, и мотивы действий прочих героев (зачастую совершенно необязательных, как профессорский брат) для нас темны и непринципиальны. А вот с Антониной все понятно — воплощает справедливость. Справедливость не бывает особо привлекательной, и Акимова играет свою героиню честно, жестко, без тени слащавости. Но вся надежда — только на нее, потому что остальные бессильны. Пожалуй, именно на таких, как Антонина, и держится балабановский мир: прочие либо маньяки, либо алкоголики, либо сволочи.
Я не склонен думать, что Алексей Балабанов действительно умеет любоваться только насилием, чувствует себя в своей тарелке, только работая в эстетике безобразного. Это было бы слишком просто. Один отличный кинокритик так и сказал после просмотра: удивительно, мол, как человек с настолько помраченным сознанием способен оставаться профессионалом столь высокого класса. В том-то и дело: я не думаю, что балабановское сознание помрачено. Оно, мне кажется, вполне адекватно воспринимает мир — просто интересует его в этом мире по-настоящему только то, что Даниил Хармс назвал «чистотой порядка». Это можно назвать беспримесностью, последовательностью, цельностью — так или иначе Балабанова интересует только до конца выраженный, внятный тип. Это позиция абсолютно эстетская, но по-своему достойная уважения: согласимся ли мы, что Данила Богров однозначно прекрасен? Не думаю. Но есть ли у нас основания считать его цельным и законченным художественным типом, подсмотренным вдобавок в нашей с вами реальности? Несомненно. «Не знаю, герой ли это нашего времени, но это герой», — буркнул Балабанов в одном из телеинтервью, когда его спросили, равняться ли на «брата» или погодить. Та же цельность и последовательность, та же готовность идти до конца — во всех его героях, в том числе и в красавице из легкой комедии «Мне не больно», и в отважной якутке из «Реки», и в обитателях «Замка». Так вот, маньяк и Антонина — именно абсолютно цельные, идеально законченные персонажи, и судьба их сводит не просто так: они полярны и потому обязаны взаимно уничтожиться.
Вспомним: ведь в надрывножалостном, хотя и жестоком с виду фильме «Про уродов и людей» мелкому бесу Иоганну никто так и не смог ничего противопоставить. В нем все было омерзительно до предела — все, вплоть до постоянного поедания морковки со сметаной; он не был даже похотлив — им ничто не двигало, кроме тупой и гнусной алчности да ещеподспудной страсти к разрушению чужих судеб. Только природа, кажется, умудрилась что-то сделать с этой дрянью — вряд ли он уцелеет, уплывая на льдине. Люди перед ним расступались, как масло под ножом. И «брата» никто не сумел остановить, вся Америка спасовала. И мальчик Иван из «Войны» всех чеченцев перепобеждал. Что может остановить человека, у которого ничего нет внутри — совершенная, идеальная пустота, как в том знаменитом пустом трамвае, который бегал по рельсам в первом «Брате», четко сигнализируя об истинном авторском отношении к герою? Что вообще есть прочного в этом тотально сгнившем мире, который Балабанов изображает всю жизнь, беря в качестве модели то поздний СССР, то девяностые годы, то серебряный век? В «Грузе 200» вдруг забрезжила надежда: правда, там есть и еще один Хороший Человек. Мертвый десантник. Но этот хороший мертвый десантник никакого маньяка, к сожалению, не остановит. Остается надежда на таинственную Антонину из одинокого дома под Ленинградом.