Актеры. Нереализованный потенциал
Кто из актеров мог бы стать таковым, но выпал из поля зрения режиссеров, не реализовав свой потенциал?
— Геннадий Назаров — из-за болезни, но теперь слава Богу, возвращается к работе. Владимир Машков — актер с великолепными возможностями, но все свелось к режиссерским штампам. Столяров из «Табакерки» — после «Дня рождения буржуя» его нельзя всерьез воспринимать. Виктор Гвоздицкий. Как ни странно, Олег Меньшиков — но, возможно, это мое субъективное мнение.
Прокат. Ценовая политика кинотеатров
Считаете ли Вы современные цены на билеты адекватными возможностям зрителей и потребностям кинотеатров?
— Нет, конечно. Павел Чухрай абсолютно прав: билеты должны стоить столько, чтобы их могла купить половина населения страны.
№ 19/20, декабрь 2004 года
Водитель для Веры
Самое интересное в кино, когда в нем есть приключения жанра. Например: началось как триллер, перешло в мелодраму, оттуда в комедию, в пародию, а закончилось как мистерия. Но в нашем инфантильном кинематографе и один-то жанр выдерживают с трудом. Павел Чухрай — человек немолодой и профессионал крепкий. Его фильм — антология жанров, приемов и мотивов кинематографа шестидесятых: начинается как кино большого стиля, прыгает в мелодраму, а заканчивается как трагедия. И тут уж плевать на все сюжетные натяжки. Сопереживаешь? Скажи спасибо.
Главное, однако, не в этом, а в теме. В том, как человек выпадает из своей социальной роли и чем он за это расплачивается. По Чухраю — с этого и начинается интересное: с отказа от идентификации. Сюжет так построен, что проститься с нишей приходится каждому: взбалмошной девочке из золотой молодежи, правильному детдомовскому мальчику с сознанием законченного конформиста, старику-генералу с абсолютно советской готовностью переступать через всех. Там, где актер выпрастывается из роли, выпадает из всех условий игры и начинает действовать в соответствии с личными представлениями — происходит прорыв к человечности. И этого-то прорыва не простила «Водителю» снобствующая критика. Фильм понравился всем, кого интересуют живые люди, и вызвал непропорционально бурное негодование у всех, кому нравится играть в игры. Вероятно, лучшая режиссерская работа 2004 года.
Мой сводный брат Франкенштейн
Валерия Тодоровского всегда подводит ум. Говорят, он режиссеру не нужен. «Мой сводный брат Франкенштейн» — исключительно умное кино, и за этот счет оно сильно проигрывает в изобразительной силе, эмоциональности, темпераменте… Но как зеркало нашего анемичного времени оно опять-таки бесценно — как бесценны для историка все полуудачи (настоящие удачи ценны только для искусства, о времени они сообщают гораздо меньше, чем о своем создателе).
Сценарии Геннадия Островского всегда легко пересказывать. Иногда думаешь: «Вот бы это снять!» — а когда снимают, вылезают и умозрительность, и плоскость. На уровне фабулы, реплик, деталей — множество попаданий в нерв; не хватает отваги на какое-то последнее приближение к материалу. Но приблизиться к нему по-настоящему — значит нарушить слишком многие конвенции, а Тодоровский всегда снимает кино конвенциональное. Чтобы и вовремя, и в тему, и в Европе понравилось, и самому не стыдно. В хорошем кино какое-то одно из этих условий всегда не соблюдается.
Но и за то, что есть, — огромное спасибо. Точная картина. Объема всей этой истории придал Ярмольник, и настоящим героем оказался он: в его тихом интеллигенте, рохле, подкаблучнике — сидит настоящий цинизм, и этот цинизм может заменить ему силу. Тогда как главный герой, Паша, сыгранный Спиваковским, — прежде всего беспомощен, и это тоже очень симптоматично. Несколько реплик экстра-класса (лучшая — придуманная опять же Ярмольником: «Да зачем вам эти железобетонные перекрытия? Все сгорят — и вы сгорите…»). Поймано ощущение усталого омерзения к себе и людям, усталого страха перед будущим, усталой готовности к предательству.
Есть смутное подозрение, что выразить все это можно было сильнее, но Тодоровскому мешает такт. Если он когда-нибудь разозлится по-настоящему, снимет великое кино.