Сообщая родителям, что он «принят в число студентов Императорского Московского университета», Белинский с нескрываемым ликованием по этому поводу особенно подчеркнет, что «принятие в университет» особенно «радует и восхищает» его самого: «…я оному обязан не покровительству и стараниям кого-нибудь, но собственно самому себе».
Не имея материальной возможности быть «своекоштным» студентом, т. е. жить за свой счет, на свои деньги снимать комнату, одеваться и питаться, Белинский уже 25 сентября подает прошение в правление Университета «о принятии его на казенный кошт» и 17 октября 1829 г. становится «казеннокоштным» студентом.
Поначалу «казенное житье-бытье» ему нравится, о чем он и пишет родителям в январе 1830 г. Нравятся и сами номера, где проживают по 8—12 «казенных студентов», имея каждый «свою кровать, свой стол и свою тумбочку». И распорядок дня с подъемом в 6 часов, завтраком «из булки и стакана молока» в 7, обедом в 2 часа (а по праздникам – в 12), ужином – в 8, отходом ко сну – в 10. И «стол», который «по будням состоит из трех блюд: горячего, холодного и каши. Горячее бывает следующее: щи капустные, огуречные, суп картофельный, суп с перловыми крупами, лапша и борщ: все это бывает попеременно. Из горячего говядина вынимается и приготовляется на холодное или жаркое. Хлеб всегда бывает ситный и вкусный, и кушанья вообще приготовлены весьма хорошо. По воскресеньям и прочим праздникам, сверх обыкновенного, бывают пироги, жаркое и какое-нибудь пирожное». Ему нравится и то, что «час вставания, завтрака, обеда, ужина и сна возвещается звоном колокольчика» и что во внеучебные часы можно свободно проводить время: «В рассуждении свободы у нас очень хорошо. По будням от 2 до 10 часов ночи я имею право без всякого спроса быть вне университета. Ежели хочу ночевать вне оного, то должен для проформы спроситься у дежурного… Праздники без всякого спроса можно проводить вне университета, только к 10 часам должно явиться, ибо в 10 часов гасят свечи и ложатся спать». Заключая «краткое описание казенного быта», он пишет: «Покуда все хорошо», – но тут же добавляет: «Впрочем, эти постановления, а особливо в рассуждении свободы нашей, зависят от воли инспектора, и потому, если инспектор хорош, то и казенное житье хорошо».
Как в воду глядел Белинский: хорошее житье было недолгим. С приходом нового инспектора все изменится. А пока он жалуется лишь на казенную одежду, сшитую из полугнилого сукна, которая постоянно рвется и в морозы не только не греет, но даже не держит тепла. На исходе зимы он простужается и уже весною попадает в университетскую больницу, где его «лечили и не могли избавить от кашля», который с наступлением теплых дней «почти прошел сам собою».
К занятиям в Университете Белинский приступает, окрыленный сознанием того, что, если его «не умели оценить в Чембаре, то оценили в Москве». «Я думаю, – пишет он родителям, – всем вестимо, что между Чембаром и Москвою есть небольшая разница и что между чембарскими жителями и московскими профессорами есть маленькое расстояньице». Пройдет совсем немного времени, и он увидит, что это «расстояньице» не так уж велико, если не сказать значительно меньше, чем оно ему показалось при первой встрече с «московскими профессорами» на вступительном экзамене, и в основном они такие же люди, как и «чембарские жители»: ими владеют те же самые страсти, амбиции, претензии, хотя и на ином культурном уровне…
В те годы студенты Университета сами, каждый для себя, индивидуально, выбирали предметы, какие хотели изучить на первом и последующих курсах. Белинский «на первый академический год» выбрал следующие: историю русскую и всеобщую, богословие (предмет для всех обязательный), русскую, латинскую, французскую, немецкую и греческую словесность, где предполагалось изучение соответствующих языков и литератур. Поначалу он охотно ходил на лекции, но увидев, что ничего нового по сравнению с тем, что уже слышал в гимназии и сам извлек из прочитанных книг, эти лекции ему не дают, начинает их пропускать, а на занятиях по греческой словесности вообще ни разу не был, поменяв ее со временем на английскую.