Забвение всего этого подорвало авторитет журнала, ставшего на видное место благодаря чужой политической теории, рассказанной им русскому обществу в 1855 году.
Развитию этой теории “Русский вестник” предавался с таким сосредоточенным вниманием, что не заметил, как она теряла интерес новизны и вместе с тем открывала много таких сторон, которые не могли привлекать ей большого числа поклонников. Люди, мало-мальски владеющие политическим смыслом, успели взглянуть на другую сторону медали, которую “Вестник” продолжал показывать с одного бока. Правильный взгляд некоторых наших журналов на характер последних европейских событий и на побуждения лиц, принимающих участие в этих событиях, довольно ясно доказали, что не все то золото, что блестит, и что политическая наука, точно так же как и все другие науки, никогда не стоит in statu quo,[183] что у нее не может быть постоянных теорий, удобоприменимых во всякое время и на всяком месте. Все это разновременно приходилось доказывать “Русскому вестнику”, но он этому не верил: Англия по-прежнему остается его бессменным идеалом, по которому он хочет пересоздать нашу коренастую Русь. Между тем несогласия петербургской прессы с старческою упорностью “Русского вестника” вызвали редакцию этого журнала на такие поступки, которые изобличили в ней даже недостаток той выдержанности, которою отличается журнальная литература боготворимой ею страны. По мере того как “Русский вестник” входил в полемику, он терял свой покойный джентльменский тон, прибегал к таким приемам, которые сам ставил в вину свистунам, начал нападать на личность, а не на мнение, употреблял довольно странные каламбуры вроде того, что коснуться г. Кускова значит ущипнуть журнал “Время” “сзади”, наконец стал непоследовательным и неверным своим собственным тенденциям, и неверность эта выражалась таким образом, что, чем ближе казалась вероятность осуществления какой-нибудь части проводимого этим журналом учения, он в каком-то ужасе начинал пятиться назад, бледнел, лепетал о том, что еще не готова какая-то подкладка, и с новою яростию накидывался на органы, не намеренные противоречить естественному развитию общественных стремлений. В заключение “Вестник” публично оскорбил всю петербургскую среду, обвинив ее в сплетничестве, пассивности, бессилии и готовности помогать каким-то известным ему ловким интригам.