По третьему пункту среда наша виновна в бессилии, пассивности, сплетничестве и склонности служить проискам ловких интриганов. Обвинение также совершенно голословное и общее, лишающее нас всякой возможности — слово против слова, факт против факта — поставить наши опровержения. От этого положение наше становится гораздо затруднительнее, чем бы оно было тогда, если бы “Русский вестник” выставил на вид наши прегрешения; а уважение к вниманию публики не позволяет нам сказать только то, что это обвинение идет к нам во всех своих частях гораздо менее, чем к кому-нибудь другому, и потому мы стараемся отвечать на него сколько можем яснее. Бессилие наше, в смысле способности к обработке вопросов, составляющих настоящие современные интересы нашего народа, не может быть засвидетельствовано ничем; по крайней мере, во всяком случае силы “Русского вестника” в этом отношении нигде не превосходили сил петербургской прессы. А если “Русский вестник” не хотел обнаружить своих сил на этом поле, то это ему не делает чести. Того же, чтобы он не мог их обнаружить, мы думать не вправе, потому что он вызывается “привести в печать самое откровенное выражение мнений г. Кулиша по его любимым предметам”. Вот только в этом одном вызове мы и видим у “Русского вестника” силу, заявления которой в таком роде до сих пор не сделала ни одна петербургская редакция. Но ведь сила силе рознь… иная сила (по русской пословице) ума могила. Что же касается до силы разумения и здравого смысла, то неужели же г. Катков думает, что вся масса этих даров природы сосредоточилась в головах его, г. Каткова, г. Феоктистова и г. Е. Корша и еще двух, трех персонажей, полагающих, что на них почиет дух покойных Кудрявцева и Грановского, так, как на пророке Елисее почил дух пророка Илии? А иначе он думать не может, потому что, кроме знаменитого экономиста Густава де Молинари, обжаловавшего в “Русском вестнике” бельгийское уложение, и известной повествовательницы Ольги Н., и в “Вестнике”, и в “Русской речи” мы встречаем имена тех же писателей, которых постоянным сотрудничеством держатся петербургские периодические издания и которые не меняют своих убеждений, как белье. Зачем же вы, сильные наших дней, не откидываете работ людей, стоящих в нашей бессильной сфере? Где же, в чем ваша литературная сила? Покажите нам ее. Мы ей не верим; мы ее не видим и готовы доказать вам ваше бессилие! Мы вызываем вас, благородные лорды, на честный бой не на полусловах, не на недомолвках и голословной ругне, достойной вас и г. Аскоченского; а мы готовы с указкою в руках доказать вам, что, за незначительным исключением, все творения, помещенные по вашему любимому предмету у вас и в газете, которую в истекшем году с необыкновенным успехом редактировал г. Феоктистов, суть бледные компиляции из статей, прочитанных вами в иностранных журналах и газетах. Мы докажем вам, что вы не сказали русскому обществу ни одной своей мысли, ни одного нового слова, а напротив, перекраивали для него только то чужое, что вам нравится, и всегда с самым крайним сторонничеством в пользу своих тенденций. Вы скрывали то, что легко могло дать обществу полную возможность самому обсудить достоинство и недостатки вашей теории, и давали ему ее на веру, проповедывали ее a priori,[185] устраняя индуктивный метод, с превосходствами которого вы не могли быть незнакомы в качестве ex-профессора философии. Извольте, при всем недосуге заниматься вами, с некоторой долей того внимания, с каким вы утопаете в вопросах об английских биллях и притязаниях венгерского сейма, мы беремся указать вам, откуда что вами компилировано и предложено вашим читателям под видом недомыслимой мудрости в течение тех лет, в которые наша бессильная среда рвалась служить обществу и правительству, раскапывая самые темные трущобы и добывая пригодные сведения и по крестьянскому делу, и по делам акционерным, и по вопросам финансовым, и по многим другим частям внутреннего благоустройства. Мы уверены, что, начав считаться с вами, петербургская пресса не даст вам права кичиться своими заслугами тому, кому служим и кому мы хотим служить до последних сил, до последней возможности; а цель нашего служения — благоденствие русского народа не на английский и немецкий манер.