Под фриковатый танцевальный трек Джо Стоун они пронеслись по улице Аль-Сайорах, свернули налево и теперь летели, обгоняя машины вокруг, по широкому Проспекту шейха Заеда. Им сигналили как встречные, так и те, кому было с ними по пути и кого они так бесцеремонно оскорбляли своим невежливым поведением на дороге.
Красивые прищуренные глаза Омара ярко блестели. Он вдохновенно давил на педаль газа, глядя перед собой и не обращая ни малейшего внимания ни на дорожные знаки, ни на те довольно угрожающие жесты, которые показывали ему водители машин, двигавшихся с ними в одном направлении.
— Заедем к отцу в парикмахерскую!.. — стараясь перекричать музыку, крикнул в ухо Омару Мухаммад.
Он подумал, что нужно захватить с собой смену одежды для сегодняшней деловой встречи с русскими, на которую их пригласил Фазза, и предстоящей вечеринки, на которую его и Омара неизбежно потащит этим вечером Халед аль-Кабир.
— Проведаем старого Мансура! Юхху! — воодушевился Омар и резко свернул налево.
Они выехали на Аль-Сафа и двигались в район Джумейра 1, располагавшийся у самой береговой линии.
Там-то, в одной из узких улочек, среди комфортабельных частных вилл, и располагалась вилла, в первом этаже которой разместилась элитная мужская парикмахерская, куда приезжали и приходили местные модники-любители модельных стрижек и безукоризненных бород и усов. Мансур ибн Фарух аль-Халаби, отец Мухаммада, держал барбер-шоп скорее из прихоти, чтобы было, чем заниматься в будние дни, чем из необходимости в средствах.
Он приветствовал их и тут же, с порога, пригласил сына и его приятеля, которого часто видел рядом с Мухаммадом, за накрытый к завтраку стол. Пока его помощник Латиф собирал в специальный чехол несколько смен одежды для Мухаммада, а сам Мухаммад отправился в ванную, чтобы смыть с волос гель и воск, у его отца нашлось время, чтобы перекинуться парой слов с Омаром.
— Ну, что, молодой человек, как поживаешь? Здорова ли родня? Что нового? — начал издалека Мансур, пристально осматривая высокого и ладного Омара.
— Благодарение Аллаху, все хорошо, шейх Мансур, — отвечал тот, уплетая только что приготовленный бутерброд с маслом и джемом. — Все здоровы…
Про подаренный гелендваген Омар уже забыл, а про родителей сказать ничего нового не мог. Он всегда слегка робел перед Мансуром, когда тот устраивал ему очередной допрос, но любил уют и домашнюю атмосферу его виллы, а также вкус испеченного на старый манер в его доме хлеба. Такой хлеб можно было найти только в домах беженцев из других стран, коренные эмиратцы уже давно забыли, что значит домашняя работа.
— Ты когда жениться собираешься, Саид Омар? — вдруг спросил, внимательно посмотрев на него сквозь затемненные стекла очков, Мансур. — Стыд-позор, что такой пригожий собой, замечательный молодой человек дожил до твоих лет, а до сих пор не женат! Что говорит твой отец?
Омар смутился еще сильнее. Отец давно нашел для него невесту из местных, но сам он желал связать себя только по симпатии, а потому медлил с решением о свадьбе, оставаясь формально помолвленным по сговору родителей будущих жениха и невесты.
— Уже скоро, — опустив голову, ответил Омар. — Отец уже нашел подходящую девушку. Вы и Момо будете среди избранных гостей и родни, — пообещал он.
— И что? Ты не рад?
Выражение лица у Мансура сделалось строгим. Казалось, его возмущает реакция Омара на скорую женитьбу.
— Он говорил, что хотел бы жениться по любви, вот и ждет ее! — со смехом отвечал за друга вошедший в столовую Мухаммад.
— А сам-то чего ждешь? Ты ведь на три года меня старше! — выкрикнул задетый за живое Омар.
— Чего он ждет — шайтан его знает! — рассерженно заговорил Мансур.
— Ты же знаешь, отец, — попытался оправдаться Мухаммад. — У меня такая работа… Нельзя мне жениться!
— Хоть отцу-то не ври, грешник! Работа у него! — возмущался Мансур, обращаясь к Омару. — Была и у него невеста. В Алеппо у меня кум был, Али аль-Муаллем, да ниспошлет Аллах ему вечное блаженство. С его-то дочерью я и договорился моего Мухаммада свести. Красивая, как говорили, была девка… — Мансур вздохнул, но тут же переменил тему. — Ты посмотри на него, Омар! Глянь, разве не красавец? Высоченный, стройный, рожей в мать вышел — пригожий! Обидно, что лучшие годы один промыкался… У самого проседь в волосах, а он все в женихах ходит.
— Вещи готовы?! — прокричал Мухаммад, открыв дверь в соседнюю комнату.
Он от всей души надеялся, что Латиф уже подготовил одежду и скоро им с Омаром удастся покинуть отчий дом.
— А где сейчас этот Али и его дочь? — недоуменно спросил озадаченный новостью о имевшейся у Мухаммада невесте Омар.
— Погибли, — Мансур покачал головой. — Да. Еще летом тринадцатого года. Мне сказали — была химическая атака. Черти эти, сыны шайтана, мирных людей не жалели! Под пулями и бомбами жили, голодали, отраву вдыхали! Аллах послал людям Алеппо испытание, а самых достойных забирал к себе, в блаженный рай.
Сказав это, Мансур поднялся с кресла, показывая, что завтрак и беседа окончены. Лицо его оставалось хмурым, недовольным.
— Ты знал ее? — Омар посмотрел на вытиравшего влажные волосы Мухаммада.
— Нет, не знал.
— Нас с его матерью и сестрой Мухаммад еще в двенадцатом, когда только начались бои в пригородах, забрал оттуда. Сюда перевез, — снова вмешался Мансур. — Я-то грешным делом думал, что он тоже, как здесь оказался, связался с этими грязными детьми шайтана, что развращают юношей и молодых мужчин, утаскивая их в постель. Я и к вам двоим присматривался. Ты ведь парень красивый, — Мансур сверкнул глазами на Омара. — Но нет, не то. Вижу теперь, что и к мужчинам он ровно дышит.
— Клянусь Аллахом, шейх Мансур, — пролепетал Омар, у которого от слов Мансура мороз прошел по коже. — Он точно не гей… Мы оба не…
— Имени Всевышнего, говоря о таком, не поминай! — перебил его Мансур. — А ты смотри у меня! Не хочешь, чтобы я тебе жену привел, так сам ее ищи!
Мухаммад лишь кивнул в ответ. От Омара не скрылся его потемневший взгляд. Мысли о погибшей невесте друга и упоминание о здешних развращенных гомосексуалистах растревожили и его самого. Сразу вспомнились их мытарства во время начала второй войны с американцами.
Омар родился как раз в год разгара первой войны. Багдад выстоял под бомбежками. Отец его даже работать умудрялся, когда они стихали. Потом на десять лет их оставили в относительном покое. А в две тысячи третьем, в марте, вновь решили напасть. На этот раз с земли, со стороны границы с Кувейтом. Отец хотел идти добровольцем в армию. Мать и сестры Омара умирали от страха перед наступавшими на город американцами. Сам двенадцатилетний Омар решил, что тоже пойдет в отряд добровольцев. Возраст был самый тот, когда хотелось геройствовать, прыгать на американские БТРы обвязанным взрывчаткой, сидеть в засадах ночью со снайперской винтовкой, поджигать, стрелять, взрывать: одним словом — действовать, а не сидеть в четырех стенах багдадской квартиры, слушая причитания матери и сестер.
Тогда-то, бродя с ватагой мальчишек из их квартала по развалинам улиц, он и повстречался с Тариком аль-Тани, помощником шейха Абдуллы. Тарик был тем, кто впервые привел его к шейху. А дальше случилось все самое страшное — Омар оказался тем, кого шейх Абдулла пожелал сделать своим любовником…
— Нам пора, отец, — прервал его размышления Мухаммад. — Благодарю тебя, шейх Мансур.
Он склонил голову перед глядевшим на него с недовольным видом отцом.
— Ладно, идите. Аллах да охранит вас, — напутствовал их Мансур. — Но учти — невесту я жду! Буду просить Аллаха, чтобы позволил мне дождаться внуков!
Произнеся это, он развернулся и направился в молельную комнату — приближалось время полуденной молитвы.
Когда сели в машину, Мухаммад достал из заднего кармана смартфон и сверился с прогнозом погоды — к вечеру обещали порывистый ветер и осадки. В подробности прогноз не вдавался, и Мухаммад подумал, что даже эмиратские синоптики что-то недоговаривают. Ветер значительно усилился.