Державшим зону блатным Фомин пришелся по сердцу. В общем и целом приняли его хорошо, и не потому, что он был сыном «смотрящего». К слову сказать, Паук не сделал бы для Валеры никакой скидки, окажись что не так.
Отталкивала от Валеры людей лишь излишняя жестокость.
Однажды, когда отряд вернулся с работ, один из «мужиков» по ошибке плюхнулся на кровать Монаха в грязной одежде.
Фомин подошел и зло уставился на него. «Мужик» поспешил встать, но на одеяле остались следы опилок.
— Что же ты, тварь, своим говном мне иконку обфоршмачил? — сквозь зубы процедил блатной.
— Извини, Монах, попутал, — попытался оправдаться тот, — я сейчас почищу. Да потом не пидер же я какой, чтобы тебя этим унизить.
— Был не пидер, — криво усмехнулся Валера и, не замахиваясь, ударил «мужика» под ребра так, что у того сперло дыхание и на глаза навернулись слезы.
Не останавливаясь на достигнутом, Фомин продолжал наносить удары, пока «мужик» не свалился с ног, обливаясь кровью.
Это избиение привлекло к себе внимание остальных зеков, и они плотным кольцом обступили чего-то не поделивших между собой осужденных. Никто не вмешивался до тех пор, пока Монах не начал расстегивать брюки, имея ясные намерения «опустить» обидчика, каковым он бесспорно того считал.
— За что-о-о? — взмолился «мужик».
Один из стоящих в стороне «петухов» проблеял:
— Правильно, правильно. Мы давно на этого красавчика глаз положили…
— Усохни, паскуда! — фраза прозвучала как удар хлыста.
Голос принадлежал Никите, «смотрящему» отряда. И хотя он не мог приказать Монаху, бывшему по статусу равным ему, так как принадлежал к свите пахана зоны, все же приблизился к Фомину и спросил:
— Объясни, Валера, братве, в чем виноват Шарик, — он назвал кличку «мужика», — и за что ты собираешься спустить его в «петушатник»?
Монах в резких выражениях рассказал о нанесенном оскорблении.
Однако Никита счел нужным вмешаться.
— Погоди, друг. Я считаю, что за это «опускать» грех. Если я не прав, пусть нас рассудят, — он обернулся к присутствующим.
Один из «отрицаловки», здоровенный детина по кличке Вакула, подал голос в защиту «мужика»:
— Никита прав. Ну дал ты ему по ушам, пусть постирает твою постель, а «марамоить» за это грех. Так можно всем трудягам гребни приделать.
По-видимому, слова двух авторитетных людей возымели свое действие, так как Монах оставил свою попытку и, повернувшись к окружающим, мрачно промолвил:
— Ладно, пусть будет так.
Произошедший инцидент не остался без внимания отца, и он приказал Фомину прийти.
Когда Монах вошел в бытовку, Паук предложил ему присесть, разлил в кружки чифирь и спокойно произнес:
— Что-то в тебе не так, Валера. Не пойму что. Вроде бы ты правильно живешь и с людьми ладить умеешь, но откуда в тебе столько злобы?
Сын попытался что-то возразить отцу, однако тот его прервал:
— Подожди, не перебивай. Придет время, я дам тебе слово, а пока слушай. Понимаешь, дело даже не в Шарике. Дело в тебе. Посмотри, какая вокруг жизнь: «мусора» давят со всех сторон, причем, заметь, на «мужика» не меньше, чем на блатного, да еще мы его гнобить будем, а на нем «промка», — Фомин-отец имел в виду промышленную зону, то есть место, где работали осужденные, — план, дома либо жена брюхатая да мамка старая, либо босяки мал мала меньше письма слезные шлют. Ну загонишь ты его в «петушатник», а план для «мусоров» — первое дело, поэтому они начнут болты закручивать…
Монах слушал, не перебивая, а отец продолжал:
— А из лидера какой работник, чем ты его в узде держать будешь, бояться ему больше нечего — ниже все равно «опускать» некуда, а это значит, что псы легавые нас с тобой на делянку погонят. Начнется поножовщина и беспредел. И поверь мне, система человека все равно сильнее. Половину переломают, а кто при своем останется, тех по крыткам раскидают. Вот тебе и шалман.
Монах, поняв, что отец завершил объяснение, понурив голову, тихо пробормотал:
— Отец, я, конечно, понимаю, что ты прав, только сидит во мне какая-то падла и грызет изнутри. Я никого, кроме блатных, за людей не считаю.
— Молод ты еще, многое до тебя не доходит.
Но запомни мои слова: люди делятся не на блатных и «мужиков», а на порядочных и негодяев — ментов и лидеров я не считаю, они для меня птицы одного полета. Может быть, ты неправильно представляешь себе воровскую идею? Вор в законе — это не только знатный шулер, марвихер, щипач или медвежатник, это в первую очередь тонкий знаток человеческих душ, своего рода священник. Ясно, что зона — не институт благородных девиц, но все же нельзя опускаться до состояния скотов, будь терпимее к окружающим, но и не спускай серьезных обид. Это очень тонкая грань, а тебе она кажется широким трактом. Подумай об этом. Весь принцип воровской идеи строится на строгих понятиях, большинство которых ты уже уяснил, но главное — порядочность, честность и справедливость. В следующий раз, прежде чем что-то сделать, ответь для себя на три вопроса: порядочен ли я, честен ли, справедлив ли? И если на все эти вопросы будет один ответ — да, — тогда вперед…