Дюк глубоко задумался, пытаясь осмыслить услышанное. С одной стороны, ему очень хотелось оформить явку с повинной, а с другой — Зеленцов не верил этому с виду вежливому полковнику. По своему опыту общения с ментами он знал: те мягко стелют, но жестко спать. На ум пришла избитая тюремная поговорка: «чистосердечное признание смягчает вину и увеличивает срок». Последнее ему никак не улыбалось.
Ко всему прочему, Дюк понимал: у этого слащавого полковника против него ничего нет, иначе он не стал бы торговаться и обещать золотые горы.
Поразмыслив таким образом, Зеленцов решил ни в чем не признаваться, вслух же он произнес:
— Гражданин полковник, ни о каком шпионаже я ничего не знаю. А про иностранные разведки, как вы выражаетесь, я только в книжках читал. Поэтому сознаваться мне не в чем.
— Это ваше последнее слово? — угрожающим тоном задал вопрос Шароев.
— Да, — Зеленцову вдруг показалось, что он совершает непоправимую ошибку, однако отступать было поздно, и задержанный добавил: — Это мое самое последнее слово. Я паровозом под расстрельную статью переть не хочу, не в моем характере.
Хозяин кабинета протяжно вздохнул и устало возразил:
— Между тем вы своим отказом загрузили полную топку угля и прете на всех парах навстречу собственной гибели. — Выдержав многозначительную паузу, Шароев продолжил официальным тоном: — Мы возбуждаем уголовное дело и передаем в следственный отдел ФСК. Дальше вами будет заниматься следователь. Впоследствии, если вы даже и захотите что-либо изменить, это уже будет не в моей компетенции. Так что подумайте еще раз.
Неожиданно для себя Зеленцов почувствовал, что готов поддаться на уговоры, но сидевший в нем гнус упрямства мешал это сделать. В какой-то миг Дюк ощутил себя стоящим у огромного камня на распутье трех дорог. И, куда ни поверни, везде что-то потеряешь. Ему стало страшно, и он просительно уставившись на полковника, сказал:
— Вы можете дать мне сутки на раздумья, не возбуждая уголовного дела?
— Ну что ж, — согласно кивнул Шароев, — это в нашей власти. В ваше распоряжение предоставляется одиночная камера в Лефортове. Завтра вечером я жду от вас окончательного ответа, если же вы решите что-то раньше намеченного срока, сообщите контролеру, со мной немедленно свяжутся.
Нажав невидимую кнопку, полковник вызвал ожидавший за дверью конвой. Когда в кабинет вошли два прапорщика с синими просветами на петлицах формы, Шароев распорядился:
— Доставьте задержанного Зеленцова в следственный изолятор.
За ушедшими закрылась дверь, и полковник остался в просторном кабинете наедине со своими мыслями.
Сквозь неплотно занавешенное окно пробивались первые лучи восходящего солнца. Через приоткрытую форточку доносился шум просыпающегося города.
ГЛАВА 22
Перед высокими деревянными воротами дачи остановилась черная «волга» с торчащими усами антенны. Открылась дверца, и из машины вышел высокий дородный мужчина в светло-сером костюме, белой рубашке, с темным галстуком. Неторопливой походкой он направился к воротам.
Из приоткрытой калитки показалась невысокая фигура молодого человека в синих джинсах и плотно облегающей тренированный торс черной майке с замысловатым рисунком на груди.
Вопросительно уставившись на мужчину, охранник вежливо поинтересовался:
— Простите, вы к кому?
— Могу ли я увидеть Фомина Валерия Николаевича? — осведомился посетитель.
Парень придирчивым взглядом окинул высокую фигуру визитера и перевел взгляд на поджидавшую того черную «волгу», где за баранкой безмолвно застыл шофер. Распахнув пошире калитку, молодой человек слегка отстранился, приглашая гостя войти.
Переступая невысокий порог, человек осмотрелся: его цепкий взгляд наверняка не упускал ни единой мелочи. К огромному удивлению, он не увидел ничего, указывающего на состоятельность живущего здесь человека. Скромный, опрятный дворик; невысокое строение баньки; кусты и газоны, наверняка незнакомые с ножницами садовника; и дом — не такой уж маленький, но и не дворец, какие любят выстраивать для себя нынешние хозяева жизни. Мужчине даже показалось, что он напрасно сюда приехал.