Если кто-то настолько его ненавидит, что готов подослать наемных убийц, следовательно, безопасность всей дальнейшей жизни зависит от точного вычисления этого «кто-то». А пока каждый шаг, каждый вздох может оказаться последним.
Конечно, ему чудился наведенный на него прицел в каждом придорожном кусте. Однако элементарные меры предосторожности нужно принять, решил Фомин, шагая рядом со старой женщиной по укатанной проселочной дорожке.
Но кто же все-таки заимел на него зуб? Этот вопрос не давал покоя. Памятуя древнюю мудрость, Монах прикидывал, кому оказалась бы выгодна его смерть.
Дюку?
Вполне возможно. Его не смутит то обстоятельство, что они пять лет провели в одной зоне, ели из одной тарелки и делили между собой последнее. Человек быстро забывает хорошее. Деньги и власть или портят людей, или, наоборот, делают их открытыми и честными по отношению к равным себе. Но последнее удел немногих. Дюк вполне мог решиться на убийство, испугавшись разбора на сходняке его неожиданного титула. Хорошо, оставим пока его в покое.
Кто еще? Монах долго не находил ответа на этот вопрос. Задумавшись, он чуть не прошел ворота своей дачи.
Войдя во двор, он вдруг вспомнил о сестрах. И его охватила тревога за жизнь девочек. Что бы с ним ни произошло, это в конце концов закономерный исход всей его беспокойной жизни. Но близкие не должны пострадать.
И вообще если бы ему хотели просто досадить, первой пострадала бы мать. Не дай Бог, конечно. Однако утренний выстрел свидетельствовал: кому-то нужна именно его, Фомина, жизнь. Несколько успокоившись, Монах все же решил приставить к девушкам кого-нибудь из братвы.
Тем временем мать с любопытством осматривала дом, не решаясь войти внутрь.
— Мама, пойдем в дом, — позвал он, — временно это станет твоим хозяйством, поэтому располагайся и делай все что пожелаешь.
Дважды ее упрашивать не пришлось, старушка отправилась в одну из комнат, доставая из сумки привезенный домашний халат.
А Монах, усевшись в глубокое кресло на веранде и раскурив папиросу, вновь вернулся к своим мыслям.
Кто же еще?
Кто?
Неужели только Дюк?
И тут мозг пронзила неожиданная догадка — Заика. Вот еще один реальный претендент занять пустующую ячейку в графе «тот, кому выгодно».
Но как узнать наверняка?
Непростой вопрос. Не косить же всех, кто мог приложить к этому руку? Так можно дров наломать, вовек не разобраться.
Смоля одну папиросу за другой, Монах пытался разобраться в ситуации и найти выход из сложившегося положения.
Мощным движением руки полковник Шароев распахнул дверь в кабинет майора Тимошина.
Поднявшись из-за стола, майор поприветствовал начальника:
— Здравия желаю, товарищ полковник, — неторопливо проговорил он.
— Привет, — отозвался Шароев, — работаем?
— Так точно, — по-военному ответил Тимошин.
— Ваш план предстоящей операции генерал одобрил и просил передать: если добьетесь желаемых результатов, получите вне очереди подполковника.
— Постараюсь, — улыбнулся Тимошин.
— Когда начинаете? — Шароев не присаживался, давая понять, что надолго не задержится.
— Так мы уже начали, — честно сознался майор, — подготовка шла исподволь на протяжении двух недель. Я думал: утвердите план, тогда продолжим, а нет — уберем своего человека в тень.
— Рискуете, майор, — недовольно пробурчал полковник, — хотя победителей и не судят. Но только победителей. Ладно, действуй, Тимошин.
Шароев не прощаясь вышел в коридор, плотно прикрыв за собой дверь.
Заика нервно вышагивал по тесной неприбранной комнате обшарпанной однокомнатной квартиры в Чертанове, бросая косые взгляды в сторону сидящего в стареньком, ветхом кресле Сени.
Чувствовалось, что Ступнин сильно не в духе. Его и без того маленькая фигурка ссутулилась, лицо покрылось красными пятнами, делая похожим на синьора Помидора из сказки Джанни Родари. Ни дать ни взять — Помидор.
Наконец остановившись напротив сидящего, он писклявым голосом произнес:
— Как ты мог так жидко обосраться? Я никогда не поверю, будто какой-то мальчишка помешал тебе прихлопнуть этого урода, — под уродом говорящий, конечно же, подразумевал Монаха. — Что теперь прикажешь мне делать? Нанимать кого-то на стороне?
Сеня слушал эти словоизлияния, никак не реагируя на сказанное. Между тем Заика продолжал:
— И какого хрена ты убегал? Разве нельзя было прикончить на месте этих идиотов, а потом разобраться с вором?
Посмотрев в глаза говорящему, молодой человек спросил, не скрывая сарказма: