Заехав на территорию больницы, я как обычно припарковал под окно своей палаты машину, вытащил из багажника спортивную сумку и поковылял в свой "любимый", изрядно потрёпанный, за больше чем полувековую свою историю, деревянный барак. Говорят во время войны, это был санаторий для старшего командного состава, проходившего здесь реабилитацию после тяжёлых ранений. Прошло семьдесят лет героев войны давно не стало, а барак остался и до сих пор, несмотря на свою ветхость, продолжал также, как они героический служить людям.
Зайдя в отделение в коридоре по пути в свою палату мне встретилась, лет двадцати пяти деревенского вида толстушка. В руках у неё было мокрое полотенце, судя по всему она шла из туалета, куда ходила его намочить. В бараке я её видел впервые. По её пышным формам можно было сделать вывод, что она не была наркоманкой или туберкулёзницей из соседнего барака. Лицо у неё было встревоженное вид уставший, она мельком взглянула на меня заплаканными глазами и скрылась за дверьми палаты, в которой лежал Мураш. В моей комнате всё было без изменений, будто я и не уезжал, всё также мерцал непонятно для чего включенный беззвучный телевизор, скорее всего в моё отсутствие не отключавшийся не на минуту. Немец, лёжа на кровати с кем-то переписывался по телефону, бедняга цыган продолжал страдать. - Чё кто помер? - спросил я Немца.
- Да вроде все живы - ответил тот.
- Чё жужжал барак походу в выходные?
- Да нет тихо всё без особо ярких, в шестой на пробку наступили, второй день пьют, врачи два раза ментов вызывали, сейчас спят вроде.
- Чё это за девка толстая к Мурашу только что зашла? - - Баба евонная, она вместе с матерью евошней вчера вечером приехала у него ночевали. Минингитчика на турничку вчера с утра увезли вот они на его шконке и спали.
- А что Мураш поплохел? - удивлённо спросил я.
- Да всё походу Мураш приберётся на днях, вроде говорят в коме я не ходил, не смотрел. - - Он так то не чего бодренький же вроде бы? Что "освежался" чем то что ли? - продолжал я расспрашивать неразговорчивого соседа.
- Как ты уехал они в троих взяли героина грамм Казанок, Лаша и он. У Мураша оказывается лаве были. Ночь пробегали тут, на следующий день Мураш грузиться стал, накубатуривать. Разговаривать перестал, лежал, к стенки отвернулся не вставал. Прошлую ночь уже в туалет не ходил, говорят на прадол прямо из палаты ссал, потом в комму впал и всё. Врачиха матушку вызвала, а хрена толку он уже не узнаёт ни кого всё походу.
Мне хотелось сходить к Мурашеву в палату посмотреть на него, но было как то неудобно ходить глазеть при родственниках и так горе у людей. Да и что я там не видел? Вряд ли я мог увидеть там, что то новое. На фоне ослабленного СПИДом иммунитета туберкулёз сделал своё дело ну и конечно же в очередной раз не обошлось без героина, поставившего точку в жизни несчастного. Сценарий вырисовывался в моём сознании вполне обыкновенный, освободившись из лагеря, Мураш попал под спасительный для него контроль жены и матери. Немного отъелся и подлечился на воле, свобода придавала ему сил на радость всем пошёл на поправку, потом на семейном совете решили, что самое время лечь в больницу и попробовать с помощью врачей восстановить истерзанный грехами организм, про не менее истерзанную душу, конечно же, никто не вспомнил. Которую надо было лечить в первую очередь с помощью Христа, про которого конечно все знали и не раз даже слышали и видели своими глазами, как он исцелял таких как он. Но значимости этому не придавали, а может и не знали о прямой взаимосвязи между душой и телом. Не знали и о том, что в первую очередь заботиться надо, прибегнув всей семьёй к Богу, о здоровье духовном, надо попробовать победить страсти, которые являются корнем всех бед.
Конечно же, Мураш торжественно всем обещал, да и сам в это свято верил, что колоться он больше никогда не будет и вообще подумывает в ближайшее время даже бросить курить. Сейчас немного подлечится и обязательно устроится на работу, куда-нибудь в бригаду отделочников или в столярку. Но как только остался без материнской опеки, оказавшись в больницы, сразу попал из-за духовной своей слабости под влияние бесноватого Казанка, в очередной раз не удержался от соблазна страшного наркотика, губительную силу которого не раз испытывал на своей шкуре и поплатился за это жизнью. Интересно крещёный он или нет? - подумал я, - надо будет спросить при случае у матери.
День прошёл как обычно, как говорит Немец без особо ярких . Единственное что привлекало внимание, не только моё а наверное всех обитателей барака это с каждым часом всё усилившиеся стоны , лежавшего в коридоре зоновского приятеля Казанка тоже лет пятидесяти, по прозвищу Ворон. У него, судя по всему от цироза печени вздулся до неимоверных размеров живот, нестерпимая боль постоянно усиливалась. Напрасно надеясь на помощь медсестры, которая из-за отсутствия сильных обезболивающих препаратов не могла ему ничем помочь, он всё громче и громче кричал, не переставая долбить кулаком в стену и материться.
Весёлая наверно будет ночь? - подумал я и к своему сожалению не ошибся. До самого утра нас с Немцем словно по очереди донимали приступы кашля, не давая нам уснуть больше чем на несколько минут. Ворон в коридоре продолжал орать и в добавок ко всему Цыган, силы которого видимо окончательно оставили, не смог сходить утром в туалет. Решив не вставая с кровати повернувшись набок, трясущимися руками, помочиться в коробку из под молока, он, конечно же, обоссал свою кровать и всё вокруг неё, черной, как густой чай вонючей мочой.
Под утро всё же удалось немного поспать. Наверное, сон для таких как я, Цыган или Немец, является одним из немногих, даже скорее самым главным, удовольствием из оставшихся в этой жизни. Во сне можно поиграть на ярко зелёном поле в футбол, не обращая внимания на отдышку, побывать на увлекательной, Байкальской, подлёдной рыбалке в компании с теми, кого давно уже нет в живых, или надолго задержав дыхание нырнуть в глубины бирюзового океана. Почему то часто сниться именно, то чего уже из-за немощи физической, в жизни мирской уже не будет никогда. Сон, видя нашу духовную немощь, Господь оставляет, чтобы мы не расклеились окончательно, чтобы могли немного отвлечься от скорбей. С мучившимся без перерыва Вороном, похоже случай был иной.
- На уколы проходим! - истошным, срывающимся на визг воплем проорала на весь коридор, видно не выспавшаяся, вынужденная добираться по полтора часа каждое утро, откуда то из далека на работу Света.
Я открыл глаза, все спали, относительная тишина меня сразу насторожила. Бедолага Ворон представился - подумал я. Бугорок из кучи одеял, где-то в глубинах которого скрывался Цыган, еле заметно подымался и опускался, демонстрирую всем что Морэ ещё с нами. Немец с напряжённым лицом посапывал, боясь, что кашель может вновь отнять самое дорогое, телевизор беззвучно мерцал.
- Странно - подумал я. - - Если Ворон наконец умер почему нет суеты? Почему никто не шуршит мешком для трупов? Почему Света не ищет по бараку добровольцев, за полтинник согласившихся помочь ей упаковать в него мертвеца? Может живой? Вряд ли. Тогда может ещё никто не обратил внимания? Тоже вряд ли всю ночь он мешал всем спать своими криками, так что умолкни он хоть на несколько минут, на это бы сразу кто ни будь как ни будь бы отреагировал. Интересно, - подумал я.
Ещё немного полежав, собравшись с силами, я закинул на плечо полотенце и поковылял в туалет. По кашлевая, периодический сплёвывая свисавшую из моего рта словно толстую, зелёную нить мокроту, в баночку, которая была всегда со мной. Я даже не задумывался о том, чтобы пройти лишние несколько метров до того закутка в коридоре где лежал Ворон. Нельзя сказать на то что мне было всё равно жив тот или нет. Ведь ещё совсем недавно он иногда заходил к нам в палату и подолгу сидел, внимательно слушая рассказы своего старого приятеля, нашего постоянного, непрошенного, гостя Казанка. Совсем недавно я, глядя на его вздувшийся живот, который на скелетообразном, изуродованном, шрамами и расплывшимися от старости татуировками теле смотрелся весьма странно, думал о том, сколько же он ещё протянет? Конечно, сходить посмотреть я бы, пожалуй, был бы не прочь. Но расходовать свои и без того скудные силёнки, моего ещё не успевшего после непродолжительного сна как следует напитаться через сгнившие лёгкие кислородом, слабого организма, я не мог. Поэтому зайдя в палату я снова лёг, для того чтобы на сколько это было возможно, отдышатся и набраться сил для утренней молитвы. Не прошло и десяти минут, как я услышал за дверью палаты шум. Сперва до меня донёсся короткий испуганный визг молодой санитарки, потом поспешный топот ног сразу нескольких человек.