Воронцова заняла пассажирское сиденье, Павел закрыл за ней дверь и вернулся за руль.
Пока машина пробиралась по заснеженным улицам, Анна смотрела в окно. За два дня до Рождества Парагорск превратился в растрёпанный муравейник. Каждый житель спешил приобрести подарки для близких, купить снеди, чтобы накрыть праздничный стол. Кто-то, запоздав, тащил ёлку, дабы порадовать свою большую семью зимней красавицей, а кто-то одиноко глядел в окно, собираясь встретить праздник в одиночестве — если не считать службу в церкви.
Надо сказать, на аукционах Анна не бывала. Так уж сложилось: отец не тяготел к покупке с рук и не увлекался антиквариатом. Единственной его страстью были лошади, и, наверное, сейчас перед Рождеством он чувствовал себя в их компании лучше, чем если бы Воронцова вдруг решилась заявиться домой.
— Прибыли, — отозвался Успенский, припарковывая машину у неказистого здания, облицованного серым камнем. Узкое, зажатое между двух других таких же домов, оно напоминало корешок книги, сплющенный с обоих сторон томами, чудом уместившимися на полке.
К дому то и дело подъезжали паровики и экипажи, из которых выходили дамы и господа, прибывшие на торги. Некоторых из них, как заметила Анна, швейцар приветствовал не только поклоном, но и улыбкой — видимо, это были частые посетители. На других же служащий смотрел чутко, но без особых эмоций.
Привычно глянув магическим зрением, Анна поставила себе отлично за наблюдательность. Швейцар лишь выглядел обычным работником, на самом же деле он обладал магией и, по всей видимости, мог в любой момент пустить её в ход.
— Наверняка он каждого так же считывает на предмет ауры, — тихо произнесла Анна, но Успенский её услышал.
— Вы про Демида? Да, у него глаз алмаз — ни один шулер, скупщик краденого или мелкий воришка не проскочит мимо. Поговаривают, у него уникальная память, и все ауры он знает наизусть.
— Если это так, то он и впрямь уникален, — согласилась Воронцова. — Впрочем, у него может иметься и некий артефакт для работы.
— Всё возможно. Я, как человек, не наделённый даром, в этом не разбираюсь. — Павел Евгеньевич развёл руками, затем подхватил Анну под локоток и увлёк к входу.
Демид, завидев их, тут же расплылся в улыбке:
— Господин Успенский, рад вас видеть! — поздоровался он, кланяясь. — А ваша дама… Кто будет? Можно ли узнать имя?
— Воронцова Анна Витольдовна, — представил её Павел Евгеньевич. — Детектив. — Он подмигнул Демиду.
— Воронцова? Бывшая глава полиции Парагорска? — в глазах Демида мелькнул интерес.
— Именно так, — согласилась Анна. — Однако это в прошлом.
— Всё течёт, всё меняется, — поддержал её Успенский и коротко кивнул швейцару. Они прошли внутрь здания.
Газовые фонари освещали коридор и последующую за ним залу. Ряды кресел в синем бархате, точно в театре, расположились напротив сцены, где уже стояли некоторые экспонаты торгов, до времени скрытые белой тканью.
Пока Анна разглядывала помещение, Успенский успел поздороваться с несколькими знакомцами и даже начать спорить о происхождении одного лота, указанного в каталоге.
— Я не сомневаюсь в вашей компетентности, Марк Витальевич, но поверьте мне, настоящий сборник «Комедий, историй и трагедий» Уильяма Шекспира едва ли может оказаться у нас в Парагорске. Это был бы поистине бриллиант с двухсотлетней историей, но нет…
— Отчего же нет? — хмурился седой старик с крючковатым носом. — Я уверен, что это именно подлинник от 1623 года и никакой другой!
— Марк Витальевич, дорогой мой, но откуда он на Урале? — поддакивал Успенскому незнакомец с напомаженными усиками.
— По Шёлковому пути! — фыркнул старик и, сверкнув орлиным взглядом, поспешил покинуть спорщиков.
— Старик Филатов верит в чудеса, — прошептал Анне Павел Евгеньевич. — Хотя Рождество на носу — вдруг он и впрямь прав?
— Хотя я не знаток подобных артефактов, меня терзают смутные сомнения, — согласилась с ним Анна. — Хотя Аглая Петровна, пожалуй, встала бы на сторону этого господина. Для неё вера в то, что в Парагорск может попасть та или иная книга — дело чести.
— Полностью с вами согласен, — улыбнулся Успенский. — Впрочем, пока остальные прогуливаются и спорят, давайте-ка займём места. Хотелось бы разглядеть лоты, чтобы не приобрести кота в мешке. У меня, знаете ли, был подобный случай: от избытка чувств купил фарфоровую вазу династии Мин, а уже дома при более близком осмотре понял, что это всего лишь династия Цин.
Анна вздохнула, как бы сочувствуя Павлу Евгеньевичу, и в то же время размышляя, что она ничего в этом не понимает. От этой мысли стало не по себе, словно она пробралась на чужой праздник посмотреть, как веселятся те, кто знает в этом толк.
Безусловно, будь здесь труп, она легко заткнула бы за пояс любого из присутствующих в определении магических знаний, времени смерти и, возможно, мотива. Но из неживого кругом находились лишь изделия старины, в которых она ничуточки не разбиралась.
— Начинается, — сообщил Успенский, и на сцену вышел ведущий.
— Добрый день, дамы и господа! — громогласно произнёс он. — Мы рады приветствовать вас в Аукционном доме господина Табакова на Рождественских торгах. Сегодня вашему вниманию будут представлены как полотна художников, так и фарфор, скульптуры, книги и несколько уникальных лотов, предоставленных специально для вас. Итак, начнём!
Первый лот — картина неизвестного художника-пейзажиста-романтика «Фруктовый сад». Начальная цена — пятьсот рублей! Кто больше, дамы и господа? Не стесняйтесь, делайте ставки!
Следующий час для Воронцовой слился в единый стук молотка по трибуне и выкрики аукциониста: «Вижу семьсот! Кто даст больше? И… Продано!»
Безусловно, экспонаты были интересны, однако тот азарт, с которым Успенский следил за торгами, выжидая момента, ей не передавался, отчего она откровенно начала скучать.
— Триста! — крикнул подле неё Успенский, заставив Анну удивлённо повернуться. Она упустила момент и теперь пыталась понять, за что идут торги.
— Триста, прекрасно! Кто больше? Триста раз… Триста два…
— Пятьсот! — выкрикнул тучный мужчина, сидящий в углу.
— Пятьсот! Принимается, — оживился аукционист. — Пятьсот раз…
— Шестьсот! — Павел Евгеньевич не собирался сдаваться.
— Шестьсот! Раз, два, три… Продано! — Молоток стукнул, оповещая о заключённой сделке.
— Да! — Успенский, не в силах сдержать чувств, взял Анну за руку. — Удалось! Видели, как торговался тот господин? У него железная хватка. Впрочем, на этот раз повезло мне.
— Поздравляю, — улыбнулась Анна, всё ещё не понимая, за что шёл торг. — И… обладателем чего вы стали?
— Сборник стихотворений Пушкина из первой партии, отпечатанной в Петербурге! Вы разве не слышали? — Успенский выглядел слегка расстроенным.
— Простите, Павел Евгеньевич, задумалась, — Анна отвела взгляд.
— А сейчас — только для вас, дамы и господа! Статуэтка богини Гекаты. Пятнадцать сантиметров, металл — серебро. Автор работы… — Аукционист взял паузу и, выждав, когда напряжение нарастёт, объявил: — Яков Брюс!
Шёпот пронёсся по залу, точно лёгкий ветер.
— Не может быть! Ерунда! — слышалось вокруг. — Не у нас в Парагорске!
— Это надувательство! — громко заявил Марк Витальевич. — Работы Брюса не сохранились!
Всеобщий гул голосов поддержал старика.
— И тем не менее, это одна из его скульптур, о которых ходят легенды, — улыбнулся аукционист, став похож на кота, продающего сметану. — Все документы подлинности имеются, как и клеймо автора.
Успенский цокнул языком, и Анна, не сдержавшись, прошептала:
— Павел Евгеньевич, просветите, о чём речь?
— Яков Брюс — колдун Петра Великого. Говорят, он создал несколько статуэток и раздал своим последователям, чтобы и те творили магию. Однако я был уверен, что это не более чем легенды… Но теперь…