Но это еще не все. Еще про меня расспрашивали менты. Один из них с дежурным камеры хранения очень серьезно, беседовал, про меня выпытывал, как раз с тем, что сегодня дежурит, и тот обещал дать им знать немедленно, как только я появлюсь и начну расспрашивать о сумке. Лично она, Пчелка, считает, что моя сумка у работника камеры хранения со сломанной ногой, а она, Пчелка, случайно знает, где он живет, один раз он брал ее, Пчелку, к себе домой, когда его жена была в отъезде. Задаром, жмот! Обещал только иногда пускать ее в камеру хранения, когда приезжие сдают багаж, по ним сразу видать, имеют ли желание поразвлечься. Она уже знает, когда есть шансы найти клиента...
На станции Варшава-Западная мы с Пчелкой расстались. Она вышла, а я решила доехать до Варшава-Гданьская. Пока ехала, разработала план действий. Наносить визиты в Варшаве начну с Миколая. Все с него началось, пусть он и скажет, в конце концов, чем набил свою проклятую сумку! И пусть только попробует не сказать, на части его разорву! Ведь если бы не он, не было бы у меня теперь всех этих проблем.
Подойдя к дому Мйколая, я вспомнила о вредной бабе с глазком в двери, которая день и ночь подстерегала всех приходящих к Миколаю. Плевать на бабу, пусть подсматривает, пусть хоть сама просочится через свой глазок! Проклятую лестницу я одолела одним махом, кровь громко пульсировала в висках и от ярости и от физического напряжения, я почти ничего не видела, когда принялась стучать в дверь Мйколая. Сначала еще довольно деликатно, потом, поскольку он не торопился открывать, принялась тарабанить изо всех сил. Помер он там, что ли? А может, и в самом деле наврал мне с три короба про свой поврежденный позвоночник, а сам носится по городу? Придется оставить записку.
Наскоро набросав записку, я принялась искать на двери место, куда бы ее пришпилить, и только тогда увидела, что дверь опечатана. Три бумажные полоски, на них пломба с государственной печатью. Что такое? Может, Миколай сам, с непонятной мне целью, имитировал опечатание собственной двери? Он и не на такре был способен, каких только мистификаций в свое время я не насмотрелась... Но сейчас все-таки отказалась от намерения оставлять ему записку и, растеряв всю бодрость, недоумевающая и поникшая, собралась покинуть его дом.
Трудно проследить путь ассоциаций в человеческом мозгу. Вот и сейчас я бы не могла сказать, что именно заставило меня вспомнить рассуждения Миколая с среднем звене партийной номенклатуры. Верхние ее слои, по словам Миколая, были слишком уверены в себе, уверены во всесилии партийного аппарата, в незыблемости существующего строя, и их совершенно не тревожило будущее, которое представлялось безоблачным во веки веков. Им и в голову не приходило позаботиться - скажем теперешними словами - о приватизации тех благ, которые находились в их распоряжении в силу занимаемой должности, они не считали нужным юридически оформить свое право на недвижимость, на то, что им предоставило задарма благодарное государство. Представители же среднего звена то ли были поумнее, то ли подальновиднее, во всяком случае они-то проявили заботу о своем будущем. Не все, конечно, но многие. И был среди них один...
Как я ни напрягала память, не могла вспомнить, на какой он был должности. Не помнила даже, в какой области подвизался. Советник? Контролер? Бухгалтер? Охранник? Нет, не вспомнить, а может, Миколай так толком и не сказал, мне же ни к чему было запоминать. А вот теперь вспомнилось... Сначала Миколай говорил о нем как о человеке приличном, порядочном, не таком, как остальные партийные работники. Его, по словам Миколая, возмущало всевластие партии и он склонен был к противодействию ему. Какое-то время они были с Миколаем близки, Миколай ему даже в чем-то доверился, не слишком, совсем немного, но достаточно для того, чтобы этот самый представитель среднего партийного звена мог держать Миколая в руках. И вовсе он не такой уж порядочный оказался, а совсем напротив, к Миколаю подлаживался только для того, чтобы заслужить его доверие и получить нужную информацию. И насколько я поняла, не только информацию о нелегальной деятельности Миколая, но и какие-то вещественные доказательства этой деятельности. Документы, наверное, какие-то, что же еще? Ну и теперь держал Миколая в руках, Миколай его боялся. Не за себя боялся, за дело. Во власти этого партийного работника было погубить плоды многолетних трудов Миколая по раскрытию аферы с производством фальшивых денег. А Миколай по неизвестным мне причинам ничего не мог тому сделать.