Я не знал. Но был уверен, что стоит мне сказать про мою затею вернуться в Италию, как одним лишь взглядом она меня переубедит.
========== Глава 4. Сам кашу заварил, сам и расхлебывай ==========
Когда я ехал в аэропорт, то понимал, что именно в этот момент достигаю апогея своей тупости. Меня снова ломало, но на этот раз с новой, невиданной мною ранее мощью. Виной тому, к моему большому удивлению, был никак не Джим. Уже в такси я понимал, что не хочу покидать Веронику, но искренне надеялся, что в самолёте меня отпустит, а если не в нём, то, конечно же, дома.
Прилетев в Италию, я не отважился включить телефон. Я сразу забрал ключи от квартиры у Риты, направился домой. Но тут было пусто. Мне стало впервые в жизни страшно, я задумался о смерти в одиночестве. Я понимал, что даже при всём моём желании, с Джимом до старости дожить бы не получилось, а если бы и да, то он наверняка схлопотал бы помутнение рассудка из-за своей чрезмерной любви к деньгам.
Я знал, что Вероника переживает. Скорее всего, она не находила себе места, ведь я везде молчал, был не в сети. Я чувствовал себя виноватым, но искренне верил в то, что делаю всё правильно. Ну не дурак ли?
Рита прекрасно ухаживала за моей квартирой, пока меня не было. Я отчего-то был уверен, что она даже неоднократно кого-то приводила сюда в гости, но против не был. В холодильнике было пусто, пришлось заказать пиццу. Я сразу задумался о том, что Вероника, когда денег у нас стало немного больше, подобного не допускала. Странно вышло: сначала я пытался помочь ей, а потом она начала вытягивать меня. Я был ей благодарен, но не готов в качестве «спасибо» портить жизнь своим в ней присутствием.
Ночью я мёрз. Причём не от холода, а от одиночества. Родная мягкая кровать стала для меня чужой, а ведь не так давно я сам выбирал как её, так и матрас со всем постельным бельём. Я совершенно не выспался, ведь большую часть времени перекатывался с одного бока на другой, периодически возвращаясь на спину и наблюдая за своим едва различимым отражением в глянцевом натяжном потолке.
К утру, когда я едва переваливался с одной ноги на другую, чтобы налить себе кофе, в дверь постучали. Я знал, что там мог быть только один человек. И я не ошибся — за порогом стояла Рита. Она решительно меня оттолкнула с прохода и вошла в квартиру. Я не мог сказать ни слова, ведь она нашла бы что ответить на каждое — таков уж был характер моей сестрички. Я налил кофе и ей, а она достала из своего рюкзачка коробку с пончиками в разноцветной глазури.
Молчать не пришлось, она уничтожила застоявшуюся тишину первой.
— Почему ты нигде не отвечаешь? — прямо спросила Рита. — Я так-то за тебя переживаю, мама места себе не находит.
— Прости, — я смог сказать только это.
Сестра тяжело вздохнула. Я знал, что это был крайне недобрый знак.
— О боже, — она ударила себе по лбу ладонью. — Это всё из-за той девушки?
А я, на самом-то деле, и не знал. Поэтому пожал плечами.
— Дай телефон.
Рита вытянула мне руку вперёд. Я покачал головой. Она нахмурилась. Я сдался.
Я протянул телефон сестре, она сразу же включила. Не прошло и нескольких минут, как на испанскую сим-карту поступила целая гора сообщений о том, что мне звонили, а шторка была забита уведомлениями, пожалуй, из всех установленных мессенджеров. Я смог лишь вздохнуть. Рита посмотрела на меня и закатила глаза: английский был для неё проблемой, что уж говорить про испанский. Она передала мне гаджет обратно и максимально суровым (как для неё) тоном сказала:
— Читай.
Я знал, что отказать не могу. А если бы и отказал, то вскоре сам от скуки и любопытства полез читать то, что упустил за время вне сети. За горой ненужного спама я боялся увидеть письма от Вероники и не хотел узреть ни буквы от Джима. Если со вторым мне хоть как-то повезло, то моя русская подруга заставила сердце биться чаще. Я не смог ни вдохнуть, ни выдохнуть, пока загружались все сообщения.
Я ощущал себя дико виноватым. Подобное чувство я в последний раз испытывал в детстве, когда был период, что мы едва сводили концы с концами, а я потерял деньги, на которые должен был сходить в магазин.
Я с трудом читал сообщения Вероники и не знал, что ей ответить и стоит ли вообще. Она волновалась, ругала меня за исчезновение, писала о своей обиде, извинялся, спрашивала, в порядке ли я. А я… А мне стыдно! Как ребёнку. Была бы она рядом, я только и смог бы, что смотреть на неё виноватыми глазами и обнимать, как тогда маму. И Рита всё это прекрасно понимала. Я не мог пошевелиться, чем она и воспользовалась: моя сестра, выхватив телефон, принялась что-то писать. Я знал, что делает она эта на родном итальянском и догадывался, кто был получателем. Но мне так почему-то было проще. Почему? Не знаю.
В конце концов Рита отдала мне телефон. Сообщение было отправлено. Она потратила на писанину минут десять, а я всё это время сидел, словно в прострации. Когда я увидел весь этот массив текста, я даже не удивился. Я охренел.
Я был уверен, что Вероника заметит подвох и чужую руку. Я не ошибся. Она прочитала довольно быстро, а ответила лишь тремя точками. Рита красиво извинилась за меня, чего бы я из своих каких-то не самых смелых соображений сделать не смог. Писать пришлось уже мне. Я не хотел, мне было страшно. Но я прекрасно понимал, что ей больнее. Я вспомнил вновь ту ночь. Мне сложно было принять тот факт, что я провёл время не хуже, чем когда-то было с Джоном. И я… хотел повторить. Мы были пьяны, оттого предстали друг перед другом совершенно искренними.
До меня это дошло слишком поздно. Но лучше ведь поздно, чем никогда?
Теперь писал Веронике уже я. Писал много, быстро и иногда с ошибками. Зато от чистого сердца. Я хотел сказать ей всё, но, в то же время, очень этого боялся. Страх быть отвергнутым всю жизнь портил мне общение с людьми. Рита прекрасно знала этот момент, оттого и вырвала у меня тогда из рук телефон. Вскоре она ушла домой, а я вновь остался один. В пустой квартире, где не пахло едой, а полки в ванной не были заставлены женской ерундой. Передо мной был телефон, а в телефоне — Вероника.
В тот момент я прекрасно осознавал, как сглупил. У меня был выбор: либо разгребать последствия собственной тупости и несмелости, либо смириться. Будучи в отношениях с Джимом, я пошёл бы по второму пути. Но сейчас я не простил бы себе этого. И знал, что не борись я за место под солнцем, то упаду ещё и в глазах Риты. Второе, конечно, было куда большей мелочью, нежели бездействие на пути к действительно счастливой жизни.
Тем не менее, мне до сих пор было страшно. Мне показалось, что что-то внутри надорвалось, когда Вероника написала мне, что вряд ли сможет простить этот побег. Я бы на её месте вычеркнул меня из жизни, ведь то, как я сглупил — не маленькая оплошность, а самый настоящий косяк.
Я спросил, что могу сделать для того, чтобы она меня простила.
Вероника долго молчала, а я всё ждал, периодически продолжая ей писать.
В итоге она написала то, что заставило мой мир пошатнуться.
Моя русская подруга решила вернуться на Родину. Я допускал возможность поисков Вероники в России, но я не знал ни города, ни даже региона, откуда она родом. Я снова захотел на всё забить, меня накрыло волной мрачной безысходности. Но я был уверен, что не прощу себе этого.
Я продолжил ей писать, даже попытался звонить, но теперь без ответа оставался я. Я в полной мере понимал, что испытывала она во время моего молчания.
Я не знал, когда она улетает, каким рейсом и не соврала ли, чтобы задеть меня. Я надеялся на последнее, но чувствовал, что Вероника писала правду. Все эти приключения потрепали мне бюджет, и я впервые в жизни решил занять денег у Риты. Она, что очевидно, не отказала, и уже вечером я, с ручной кладью и ноутбуком, летел обратно в Барселону, с трудом купив последний оставшийся на тот рейс билет. В этот раз мне повезло, но испытаю ли я везение, когда буду искать Веронику? И придётся ли мне её искать?