— В чем дело? — вопрошал он начальственно-раскатистым голосом.
— Паника у нас! — с готовностью доложила Пинтерша.
— Только без паники, только без паники! — загремел г-н Шумакович, приближаясь и одной рукой нервно стягивая упорно не поддающиеся брюки.
— Что, газ? — спросил Мазур, пробившись через толпу и здороваясь с Лехелом Варгой.
— Не «газ», — отрубил Варга. — Запах только. Так им по крайней мере кажется. Хотя никакого запаха нет. Сам понюхай.
Мазур понюхал у притолоки, потянул носом из замочной скважины.
— Не пахнет, — выпрямляясь, подтвердил он, хотя его не слушали. — А что с ними такое?
— Да вот, не отворяют, — сказал Варга.
— Ну, милый, — и Мазур небрежно коснулся своих франтоватых усиков. — Мало ли что может быть. Скажем, повздорили. Люди семейные. Или убраться не успели. Или Густи напился, или еще что, почем я знаю… Вы давно здесь?
— Только что пришли.
— А жена твоя говорит, час целый!..
— Ну, жена! — вздохнул Лехел Варга.
— Спокойно! — обернувшись к собравшимся и подняв руку, провозгласил Мазур во всеуслышание. — Ничего страшного не произошло!
— Только без паники! — зычно отозвался г-н Шумакович, продолжая бороться с пуговицами на животе.
— Это еще что за идиот? — осведомился Мазур.
— Не знаю, — ответствовал Лехел Варга безнадежным тоном, но с полным достоинства видом и высоко поднятой головой.
Вышла привратница и остановилась посреди двора.
— Что случилось? — крикнула она, задрав голову.
— Отравление газом! — отозвался сверху сапожных дел мастер и член домового комитета, последним отчаянным усилием обеими руками стягивая спереди брюки, так что пуговицы совпали наконец с проранками (одновременно, правда, сзади раздался подозрительный треск, но было уже не до того). — Дверь придется взломать!
— Подождите! — крикнула привратница. — Муж ключи принесет!
Г-ну Шумаковичу удалось-таки застегнуть брюки на животе, зато на ту же ширину разошелся шов сзади, что, впрочем, заметила одна Бёжи, жена Варги, с жаром объяснявшая Мазурше в эту минуту:
— Нет, ты подумай, звоним-звоним, и никто не открывает, а они дома, это все тут знают, — и к Халлихе: — Правда, милая? Они же дома, правда ведь? — это уже Пинтерше, в свой черед кивнувшей утвердительно. — И тут слышим: газом пахнет. Ах, Густи, вот бедняга, ну ты скажи, и надо же, на собственные именины… — Мазурша побледнела, даже сквозь слой румян было заметно. — Слушай, а какое славное ожерельице у тебя, — продолжала тараторить Варга, — такие сейчас в моде, я у многих видела. — Мазурша побледнела еще больше, она была уверена, что у нее штучное изделие. — Что с ними, как по-твоему? Не могут же они спать?
Явился привратник в сопровождении жены. Он был в синей спецовке, в одной руке — ящик с инструментами, в другой — ключи, их десятка три побрякивало на кольце, а под мышкой — прокачка для раковины на всякий пожарный случай.
— Пропустите! — требовательно обратился он к жильцам.
— Пропустите! — загремел г-н Шумакович, и шов у него на брюках пополз еще дальше, разойдясь почти до ягодиц, а из прорехи выглянул бледно-розовый клинышек кальсон.
Бёжи Варга почувствовала себя в своей стихии. Оставив смертельно побледневшую собеседницу и переходя от одного к другому, сновала она в толпе.
— Хорошо, что мы как раз пришли, — сказала она привратнику, — муж сразу запах газа учуял, — и Шумаковичу: — У него нюх, как у охотничьей собаки; надеюсь (это Пинтерше), мы вовремя подоспели, — и опять к Шумаковичу, косясь в восторге на его нежно-розовое белье: — Ведь правда же, их спасут?.. Такие славные люди, совсем-совсем молодые, и зачем только они это сделали? — охала она и вздыхала с ошеломленным, потрясенным видом, со стоном заламывая руки и закатывая в ужасе глаза — и вдруг, безо всякого перехода, хихикая кому-нибудь в лицо, но встречая лишь тупое непонимание.
Это было единственное, что ее огорчало. Она ведь нисколько не сомневалась: Виги живы и здоровы, но к одиночку что за игра, а эти глупые зеваки — всего-навсего бездушные истуканы, пешки, марионетки; никого, с кем бы перемигнуться (как бы она дорого дала за это!), посмеяться заодно над общим переполохом. Партнера, однако, не находилось, и в этом состояла ее трагедия: играть без отзывчивой аудитории невозможно.