Они еще какое-то время смотрели друг на друга. Потом Аннабелла кинулась к двери. Розина бросила ей вслед срывающимся голосом:
– Аннабелла, не делай этого, прошу тебя! Подожди, останься еще ненадолго, хотя бы до завтра.
У двери Аннабелла обернулась и после секундного размышления ответила:
– Хорошо, до завтра.
Она выскочила в холл, и глаза ее расширились: вместо Мануэля она застала там Элис.
– Где он? Где он, Элис?
– Ушел. Дверь осталась приоткрытой, а у него есть уши. – Судя по тону и всему поведению Элис, она обвиняла Аннабеллу в черной неблагодарности.
Не позаботившись набросить плащ, Аннабелла стремглав вылетела за дверь и кинулась к воротам, крича на бегу:
– Мануэль, Мануэль!
У нее уже отказывало дыхание, когда она высмотрела впереди его удаляющуюся фигуру.
– Мануэль!!! – крикнула она из последних сил, борясь с ветром.
Он остановился и подождал ее. Она опять повисла на нем. Он поставил ее на ноги и бесстрастно произнес:
– Все в порядке, не расстраивайся.
– Там все готово… – пролепетала она. – Я говорю о фургоне. Я все сделала так, как ты велел. Я следила, чтобы не протекала крыша, Добби накормлен и ухожен. Утром мы уедем. Я только соберу свои вещи. То немногое, с чем я сюда явилась, – поправилась она. – О, Мануэль!..
Они стояли на аллее перед слепыми окнами пустого Дома. Она обняла его за шею, и он, не имея больше сил сопротивляться, крепко прижал ее к себе и впился в ее губы жадным поцелуем. Они надолго застыли в порывах свирепого ветра.
Забравшись в фургон, они еще раз обнялись, на этот раз с бесконечной нежностью, но не менее крепко, словно боясь оставить малейший зазор, способный нарушить их единение.
– Оглядись. Нравится? – спросила она, задыхаясь. – Я сделала все это сама!
Внутренние стены фургона были выкрашены свежей белой краской, там и сям красовались веселенькие птички и зайчики.
– Сама? – удивленно переспросил он.
– А как же! – Она горделиво покивала. – Гляди, я сама сшила это лоскутное покрывало и занавески с ручной вышивкой. – Она торжественно приподняла край занавески, потом снова кинулась ему на грудь, бормоча сквозь рыдания: – О Мануэль, мне приходилось заполнять делами каждый час, каждую минуту, иначе я бы сошла с ума. А теперь расскажи мне… – Она понизила голос. – Как тебе было там?
Он, качая головой, смотрел на ее руки, стиснутые его ладонями.
– Сидеть взаперти – это все равно что лежать в могиле. Я был мертвецом и одновременно мучился, потому что никак не мог прогнать из головы мысли о тебе. Но по-своему там было не так уж плохо: мы дробили камни и сшивали парусное полотно – не работа, а отдых по сравнению с тем, что мне приходилось делать раньше. Но я не отказался бы работать по двадцать три часа в сутки, лишь бы видеть по ночам звездное небо над головой, лишь бы рядом была ты. Был момент, когда я чуть не лишился рассудка и уже приготовился совершить побег, но вовремя сообразил, что меня все равно поймают и опять бросят в застенок. Тогда я решил быть паинькой, и это, как видишь, принесло плоды.
– Милый!.. – Она потерлась щекой о его рукав и спросила: – Ты голоден?
– Вообще-то я бы не прочь перекусить. Меня выпустили в восемь утра, и с тех пор я в пути.
– Неужели ты все это время ничего не ел? – Она вскочила. – Оставайся здесь, я мигом. Обещай, что никуда не денешься!
– Обещаю. – Он устало обнял ее и прижался головой к ее груди, повергнув ее в трепет. Нежно поцеловав его, она сказала:
– Приляг и отдохни минут десять. Я принесу тебе поесть.
Он послушался. Но его мозг не отдыхал, он повторял про себя те же слова, что и все время заключения, только уже без знака вопроса: «Она пойдет за мной». Им ее не удержать. Она сама себе хозяйка. Наконец-то она превратилась в самостоятельную женщину… Эта приятная мысль окончательно его успокоила, и он погрузился в глубокий сон.
Прибежав в коттедж, Аннабелла снова предстала перед Розиной.
– Ты позволишь мне отнести ему поесть? – отчужденно спросила она.
Розина, пряча тревогу, пробормотала:
– Разумеется, Аннабелла! Прости меня, но что поделать – врожденная привычка…
– Я понимаю.
– Вряд ли… Лучше скажи, каковы твои планы? Аннабелла молчала, глядя прямо перед собой. Ей не хотелось причинять Розине боль, но еще менее хотелось кривить душой.
– Утром мы уедем, – сказала она. – Я говорила тебе, что мистер Карпентер с радостью примет нас обратно.
– Аннабелла!.. – Розина зажала ладонью рот, чтобы не было видно, как дрожат губы, но о ее волнении красноречиво свидетельствовал срывающийся голос. – Я столько всего напланировала… Я вот-вот собиралась поставить тебя в известность о своих планах. Я все обговорила с дядей Джеймсом. Речь идет о твоих жизненных интересах. По правде говоря, я и о себе не забыла. Знаешь ли ты, о чем идет речь, Аннабелла?
– Не знаю, мама.
– Я задумала превратить Холл, по крайней мере, ту его часть, которая называется собственно Домом, в стекольный завод. Говорят, спрос на стекло снова вырос, а завод для его производства, как тебе известно, можно устроить где угодно. Только вчера я прошлась по помещениям и прикинула, как все это будет выглядеть. Ты говорила, что тебе здесь нечем заняться, ничто не вызывает у тебя интереса, вот я и подумала: если ты готова работать на стекольном заводе какого-то Карпентера, то с еще большим удовольствием стала бы работать на своем собственном.
Аннабелла смотрела в ее умоляющие глаза. Потом, опустив веки, она в смятении воскликнула:
– Мама, мама!..
– Ты останешься, чтобы подумать об этом?
Аннабелла опомнилась.
– Нет, мама. Благодарю тебя, благодарю от всего сердца за такое прекрасное намерение, но я не могу оставаться там, где нет места Мануэлю.
– Пойми, дитя мое, не я одна отказываюсь принимать Мануэля, но и вся округа, все графство. Твое положение было бы невыносимым, ты бы нигде не была принята…
– Разве меня спешили принять без Мануэля? Разве кто-нибудь хотел со мной знаться все эти месяцы? Кто-нибудь заглянул к нам, мама? Ответь, хоть кто-нибудь заглянул с тех пор, как я вернулась? Ты говоришь, что без меня страдала от одиночества, но со мной ты и подавно превратишься в затворницу. Ведь из-за меня ты вообще перестала обмениваться визитами со своими знакомыми. Много ли раз тебя приглашали на чай? При мне ни разу. Ты верно говоришь, такое положение невыносимо!
– Мне никто больше не нужен, Аннабелла, – значительно проговорила Розина грудным голосом. – Мне достаточно тебя. Я и раньше не часто выезжала. Другие люди меня не интересуют, в моей жизни они не играют роли, но ты другое дело: ты еще молода, твоя жизнь только начинается. Тебе всего восемнадцать лет, Аннабелла, ты только ступила на порог настоящей жизни, с тобой может случиться столько разных прекрасных событий…
– Одно из них уже случилось, мама. Как мне хочется убедить тебя в том, что это так! Я еще не встречала таких чудесных людей, как Мануэль. Мануэль не будет стоять на месте, он двинется вперед, я знаю. Я буду подталкивать его к этому, и не ради себя, а ради него. Он так быстро осваивает все новое! Для того чтобы овладеть грамотой, ему потребовалось в десять раз меньше времени, чем любому другому на его месте. Когда его что-то интересует, он мгновенно становится мастером этого дела. Я гляжу в будущее без малейшего страха: Мануэль еще о себе заявит! Но даже если этого не произойдет, я буду любить его не меньше, чем люблю сейчас. А теперь прости меня, я должна отнести ему поесть.
Спеша к фургону, Аннабелла дрожала от волнения, ведь она задержалась гораздо больше чем на полчаса. Мало ли что взбредет ему в голову? Найдя его растянувшимся на кровати и услышав его мерное дыхание, она с облегчением перевела дух. Поставив тяжелый поднос, она опустилась на пол рядом с кроватью и, положив голову на краешек, устремила взгляд на Мануэля. Через некоторое время ее тоже потянуло в сон. Она встрепенулась, осторожно поднялась, разожгла огонь в маленькой чугунной печке и поставила на нее чайник с водой.