Лиз привезла меня в Харлем и устроила на квартире у бездетной супружеской пары в переулке, поодаль от центра. Старики встретили меня как вновь обретенную дочь. Через неделю Лиз зашла еще раз и сообщила, что в тот день, когда мы ушли с фермы, туда нагрянула полиция и перевернула все вверх дном. Однако предусмотрительная хозяйка заблаговременно рассовала содержимое моей дорожной сумки по своим шкафам.
Ничто не выдало моего присутствия.
Звучит не очень убедительно, подумала я, но она вряд ли заметит. Я ждала в пальто на пороге своей комнаты, пока она поднималась наверх.
— Мария Роселир, — представилась я.
— Лина Ретти, — отозвалась она. Ее рука была мягкой и прохладной. — Мне кажется, нам давно пора познакомиться, — продолжала она.
На ней был клетчатый костюм, она щедро пользовалась косметикой и духами "Суар де Пари".
— Все-таки интересно, кто живет наверху. Жильцы здесь постоянно меняются. Ты надолго здесь обосновалась?
— Пожалуй. Мне тут нравится.
Особенно мне понравилось, что она как раз теперь выбрала время для знакомства со мной, но об этом ей не скажешь.
— А чем ты занимаешься?
— Я студентка, немного рисую.
— Я не буду тебе мешать: целый день я на работе, а в доме у нас тихо. Ты когда-нибудь слышала здесь шум?
— Нет, ни разу.
— Мои клиенты останутся сегодня непричесанными. Мне нужно к дантисту запломбировать зуб, ужасная морока.
Она состроила гримаску, но через секунду ее уже опять сменила профессиональная улыбка, с которой она мне представилась.
— Выйдем вместе?
— Конечно.
До сих пор я редко бывала на улице: Карло советовал мне сидеть дома, пока не обзаведусь надежными документами. Как раз накануне он их принес. И вот я простояла битый час, готовясь выйти на улицу, и все никак не могла побороть неуверенность. Я открывала дверь и снова закрывала ее, подбегала к окну и выглядывала наружу: никого, только дети, увлеченные игрой, да какой-то человек с тележкой. Я снова возвращалась к двери. Сколько раз, держа в руках новое удостоверение, я повторяла биографию той, что была теперь моим вторым "я". Даже отбарабанив без запинки все даты, я не решалась выйти на улицу. Мефрау Ретти положила конец моим колебаниям. Мы вместе спустились по лестнице.
Это имя подействовало на меня, едва я впервые увидела документ. Я спросила Карло, придумано ли оно.
— Нет, — сказал он, — имя подлинное.
— Значит, эта Мария Роселир уступила тебе свои документы?
С этим я еще не сталкивалась. На прежних удостоверениях все данные были вымышленные, никак не связанные с моим личным опытом, и мне не приходило в голову задумываться об этом. Но тут все было иначе. Незнакомый человек уступил мне свое имя. Это тревожило меня. Интересно, как все-таки документы попали к Карло?
— Очень просто. — Он сел за стол рядом со мной. — Сначала мы с тобой поработаем.
Карло раскрыл коробочку со штемпельной подушкой и взял мою руку.
— Она с девятнадцатого, у нас разница всего в два года.
— Она умерла.
Я вздрогнула, как будто он сообщил мне о смерти человека, которого я хорошо знала.
— Такая молодая? Как это случилось?
— Не знаю, спросить я не мог. Мы вытащили ее карточку из городского архива и на ее место вставили новую, так что официально она жива.
Он все еще держал меня за руку.
— Несчастный случай, наверно?
— Говорю тебе, я не мог спросить.
Привычным жестом, который я отметила раньше, когда нужно было поставить отпечаток пальца на обороте фотографии, он прижал мой указательный палец к подушечке, а затем поднес его к удостоверению.
— Осторожно, смотри, чтобы отпечаток пришелся посредине клеточки. Какие же у тебя тонкие пальцы!
— Может, у нее тоже были тонкие пальцы. Ты посмотрел в карточке, когда она умерла?
— Да, и, между прочим, дата удивила меня: одиннадцатого мая сорокового года[11].
— Суббота. А четвертого апреля ей исполнился двадцать один год.
Мне тогда как раз исполнилось девятнадцать, а война шла всего-навсего второй день. Мы с отцом прошли по всей Ловерлаан: говорили, что в город вот-вот войдут французские войска. Чтобы не пропустить их, вся округа собралась на перекрестке. Первые мотоциклисты затормозили прямо перед нами. Они были при полной боевой выкладке, в защитного цвета шинелях и бронзово-золотистых касках; потные, перепачканные маслом лица напряжены. Как выяснилось, они отстали от своей части и теперь пытались узнать, в каком направлении идут бои. "Здесь пока ничего не слышно. Фронт проходит восточнее", — сказал отец. Он показал им, как выехать из города. "Bonne chance"[12], — крикнула я вдогонку.