Он ведал все. Сокрытый ото всех,
Он видел путь и свет грядущих вех.
Он смог своим примером доказать,
Что только мудрый может управлять.
И он не только властью был силен,
А некой высшей силой наделен.
Кто был еще таким, как он? Никто!
Кто был так небом одарен? Никто!
И он повержен, предан был судьбой,
Подобно твари страждущей любой.
Давно ли был силен, могуч и бодр
Сегодня брошенный на смертный одр!
Вчера он был всех выше вознесен,
Сегодня на мученья обречен.
Когда забвенье вечное придет,
Он от скорбей телесных отдохнет.
Взгляни, как небом Искандар сражен —
Его одолевает смертный сон.
Он по степям и по холмам скакал
И ослабел, с коня на землю пал.
Провел в разлуке вереницу дней
С возлюбленными, с матерью своей.
Он в дальних странах, в плаванье морском
Душой о крае тосковал родном.
Горячей жаждой радости влеком,
Спешил он, торопился в отчий дом.
Он видел цель достигнутой почти.
Его настигла смерть в конце пути.
Он средь пустыни, преданный беде,
Лежал, как рыба на сковороде.
Где светлый дух, которым он храним?
Ни друга, ни наперсника над ним.
Болезнь его свалила, как палач,
В больной душе — беспомощность и плач.
Что ближних скорбь, что состраданье там,
Где не поможет никакой бальзам!
Делами мира разум потрясен,
Да видит в этом назиданье он.
Да умудрится этой притчей тот,
Кого влечет мирской водоворот.
Рассказ о том, как Лукман предпочел мирским благам развалины, подобные сокровищам; но и тысячу лет спустя он не избег настигшего его дракона небес
Оставя власть, богатства и дворец,
Ушел в руины жить Лукман-мудрец.
Жизнь средь развалин взял себе в удел,
Как бы сокровищами овладел.
Не защищен от града и дождя,
Он жил, в ином отраду находя.
Лукман тысячелетним старцем был.
И некий пришлый у него спросил:
«О мудрый, озаривший лик земли!
Зачем ты здесь — в ничтожестве, в пыли?
Прославленный ученый, ты бы мог
Избрать жилищем царственный чертог.
Тебе ведь стоит только пожелать,
Чтоб всем богатством мира обладать!»
Лукман ему в ответ: «О человек,
Среди развалин этих — долгий век,
Пусть я подобен старому сычу,
Но здесь я злу противлюсь, как хочу.
Я смог от мира корни оторвать,
И мир с тех пор не смог меня связать.
Мир у меня, когда мой срок придет,
Одни руины эти отберет.
Их все равно с собой не взял бы я
В безвестный дальний путь небытия.
Чем легче бремя здесь несешь, о друг,
Тем легче в будущем избегнешь мук».
В этой главе некий человек спрашивает Лукмана: «Где источник твоих великих знаний? Дай нам знать о нем». Ответ Лукмана: его определение поступков злых людей и правило — придерживаться обратного.
Спросили у Лукмана, говорят:
«О муж, всезнаньем напоивший взгляд!
Мы не отыщем в глубине веков
Таких, как ты, ученых мудрецов.
Кто был учитель твой? Не утаи —
Где почерпнул ты знания свои?»
Ответил: «Недоступен был мне круг
Философов, мыслителей, наук.
И я учился не у мудрецов,
А у невежд и низменных глупцов.
Глянь на невежду и дела его —
Все делается плохо у него.
Я поступал всегда наоборот,
Вот в чем моя твердыня и оплот.
Невежество людей ведет во тьму.
Тот знающ, кто противится ему.
И тот блажен, кто в срок оставить мог
Безумье мира, вихрь его тревог.
В самом себе богатство мудреца.
Он предпочтет руинам блеск дворца.
Богатый духом — истинно богат;
Залог благоустройства — харабат».
Искандар пишет письмо матери, сгибаясь, как тростинка, в смертных мучениях, дабы запретить плач по нем; а после этого судьба сворачивает в свиток письмо его жизни и приближенные переносят табут с его останками в Искандарию. И когда то письмо дошло до его матери, она выходит к месту погребения и, словно баюкая маленького сына, чтобы он уснул в колыбели, она провожает его — погруженного в непробудный сон в колыбели могилы, и, как по шву разрывая грудь земли, она предает его земле
Историк, что все это описал,
Примерно так сказанье завершал:
Очнулся шах и понял, что — вот-вот —
Навеки солнце дней его зайдет,
Увидел смертный пред собой порог
И понял: жить осталось малый срок…
Так повелитель мира, говорят,
Как все — из чаши смерти выпил яд.
Он вспомнил мать, и дух воспрянул в нем,
Объятый удивительным огнем.
Открыв глаза, он на людей взглянул
И, через силу, глубоко вздохнул.
Велел писца с бумагою позвать,
Чтоб матери письмо продиктовать;
Чтоб лик бумаги чернотой покрыть
И дело завещанья завершить.
Чернила, белый лист дабир достал,
Тростник в персты молниеносный взял;
Дословно все в письме сумев сберечь,
Запечатлел он царственную речь,
Здесь — пересказ, подобие тому
Страданьем напоенному письму.
В начале восхваление того,
Чье безначально, вечно существо,
Кто, свет неисчерпаемый лия,
Жизнь вызывает из небытия.
Жемчужину души он в персть кладет
И то, что дал, в конце концов возьмет.
Он — кормщик плавающему в морях,
Он — спутник странствующему в степях.