Таков итог всего. Был колос цел
И зерна растерял, когда созрел.
Не говори о пользе в мире бед!
Все здесь мгновенно, все ущерб и вред.
Тебе всевышний разуменье дал,
Тебе самой он наставленье дал.
И мне ль тебя, разумную, учить,
Всезнающей о знанье говорить!»
Умолк хранитель знания Хурмус.
Встал изощренный в слове Фарфурнус:
«О госпожа, дороже жемчугов
Жемчужины твоих премудрых слов!
Сегодня ты подобна глуби вод,
Где жемчуга ныряльщик не найдет.
Расстанется однажды дно морей
С последнею жемчужницей своей.
И где такая отмель, где родник,
Куда б искатель перлов не проник?
Закон миротворения пойми,
Закон творца в смирении прими.
Да будут все веления твои
Достойны восхваленья и любви!
Благодари за все, что ни пошлет
Источник вечный истинных щедрот!»
И встал и начал слово Арасту,
Не слово — сад в невянущем цвету.
Он говорил, но прерывался глас,
И только слезы падали из глаз:
«Прости мне! слез не лить я не могу!
Слов много… говорить я не могу!
Как словом я тебе поддержку дам,
Когда в поддержке я нуждаюсь сам?
Былой наставник сына твоего —
Чем я утешусь, если нет его?
Я шел к тебе — участьем устремлен,
А сам безумьем горя омрачен.
Что делать мне? Немеет мой язык,
Смятенье в мыслях, в сердце… дух поник.
Бог госпоже в беде ее помог.
Какой пример душе! Какой урок!
Она — среди сгорающих сердец —
Духовного величья образец.
Хоть черной кровью грудь ее полна,
Народу улыбается она.
Судьбу не проклинает, не корит,
Творца за доброту благодарит.
Не молвила кощунственных речей,
Их даже в мыслях не было у ней.
В удел ей, небо, благодать пошли,
Печаль души развей и просветли!»
Словам разумных госпожа вняла —
Тьма от ее сознанья отошла.
Так напоен был пластырь их речей
Бальзамом утоления скорбей,
Что боль сердечной раны улеглась
И разум вновь явил и мощь и власть.
Руиной горя ставшая — она
Речь начала, смущения полна.
Для тех семи алмазных рудников
Рассыпала сокровищницу слов:
«Из-за меня и сына моего
Печаль вам… это тягостней всего!
Поистине — его взрастили вы,
Его наставниками были вы.
Он вашим другом был, а не царем,
Советам вашим следуя во всем.
Вы — явное и тайное его!
Вы как два мира были для него.
И вот навек ушел ваш верный друг…
Теперь навек осиротел наш круг.
Пусть небо ваше горе облегчит,
Печаль потери тяжкой возместит!
Хоть мы опоры нашей лишены,
Сочувствием друг к другу мы полны.
Вот — я дала зарок себе — молчать
На срок, пока осталось мне дышать,
Но вы пришли мне горе облегчить.
Нельзя нам в общем горе розно быть.
Сочувствию друзей открыта дверь.
Спасибо вам! Все сказано теперь».
Решение с бережением нанизать на нить поэзии эти жемчуга повторений, и написать о доверии до конца, и поведать о перлах, таящихся в сердце светлого мыслями наставника Мейханы[53], и молвить о тайне приятия чистыми духом откровений великих поэтов; и о просьбе их помолиться за падишаха ислама[54], и молитва просящего
Рука, что путь указывала мне,
Ведет проверку этой пятерне.[55]
«То не панджа, — сказал наставник мой, —
А твердый камень, монолит стальной!»[56]
Я поднял пятерню, чтоб сильным стать,
Чтобы в пяти окрепли эти Пять.
Пусть будут мощны, будут велики,
Но эта мощь не от моей руки.
Мой пир, когда дастаны прочитал,[57]
«Пятью сокровищами» их назвал.
Пять книг, чьи перлы светозарней дня,
Дала мне высшей силы пятерня.
Что значит слабая моя рука
Перед рукой, что, как судьба, крепка?
Как мог я, изнуренный и больной,
Соперничать с небесной пятерней?
Мне поединок сердце изнурил,
Персты мои лишил последних сил.
Но от борьбы не мог я прочь уйти,
Не мог оставить труд на полпути.
В тот час, когда надежду я терял,
Явился вестник счастья и сказал:[58]
«Эй, слабый, тонущий в волнах нужды,
Не знающий, как выйти из беды!
Иди к порогу пира своего
И обратись к всезнанию его!
Пусть он — великой мудрости оплот —
К тебе с любовью сердца низойдет.
Ключи найдет для каждого замка
Его благословенная рука!»
Вняв тем словам, пошел я в тот же час
К великому, живущему средь нас.
Когда ступил я на его порог,
Казалось, в райский я попал чертог.
Где кровля — движущийся небосвод,
Где ангелы как стражи у ворот.
В заветном том покое, в тишине,
Сомнения рассеялись во мне.
И я — надежды полон — ощутил
В усталом сердце волны новых сил.
Хоть в дверь не мог я постучать рукой,
Но дверь сама открылась предо мной.
«Войди, просящий!» — тут я услыхал,
Как будто слову откровенья внял.
И не отшельник в снежной седине,
А сам Рухуламин явился мне.[59]
вернуться
53
вернуться
55
вернуться
56
вернуться
59