Выбрать главу
Весь день — о нуждах царства разговор, Разбор докучных жалоб, тяжб и ссор…
И негде для ушей затычки взять, Чтоб ропота людского не слыхать.
Но внял я сердцем новые слова, Мир небывалый создал года в два.
Калам твой к завершению спешит, К великому свершению спешит.
Пусть упрекать ученый нас начнет, Века ему другой поставят счет.
Отвечу — полугодья не прошло С тех пор, как солнце новое взошло.
Стихии воздвигали мой дастан! Основа — тюркской речи океан…
Не буду слушать, что гласит молва, Коль справедливы все мои слова!
Огрехи могут быть в любом стихе, Не надо думать о таком грехе.
Рожденное душой — приму его Живою сутью духа своего!
Дитя и некрасивым может быть, Но мать не может им не дорожить.
Сычата гадки, но сычиха-мать Не станет на павлинов их менять.
Хоть улетел пыльцы кенафа дым, Он кипарисом кажется большим.
Как знать: по нраву ль каждый мой дастан Придется мудрым людям многих стран?
Но важно, что о нем, — душа, пойми, — Нам скажет проницательный Джами.
Я трудной шел тропой творцов былых; Надела маски смерть на лица их…
Они теперь в сияющем раю, Но открывают душу нам свою.
Не знаю я, что скажут обо мне Они — блистающие в вышине;
Я верил: все мне скажет светлый пир И утвердит в горящем сердце мир.
Сомненья может разрешить один Наставник мой — вершина всех вершин.
Так я пришел к великому опять, Чье имя не посмею повторять;
Его порога прах поцеловал И к милосердью вечного воззвал.
Чуть из сафьяна я достать успел Тетрадь дастанов — сердцем ослабел.
Рассыпал рукопись к его ногам, Подобную индийским жемчугам.
Я в Океан ветрила устремил, И Океан объятья мне открыл.[62]
Он всю мою «Хамсу» перелистал, За бейтом бейт с вниманьем прочитал.
И спрашивал меня; и, просияв, Как солнце, ликовал — ответу вняв.
Не ждал я сотой доли от него Глубокого признания того.
Мудрец, он в каждом слове был велик; Он говорил, что цели я достиг.
И смысл глубинный мной рожденных слов Открылся мне, как чашечки цветов.
Учитель пел, как вешняя гроза; А я кивал, потупивши глаза.
И, труд мой одобряя горячо, Он руку возложил мне на плечо.
Рукав одежд его был так широк, Что осенил бы Запад и Восток,
Укрыл бы, словно свиток, небосвод… И я — под этим рукавом щедрот
По-новому все начал понимать И перестал себя воспринимать.
Сознанье я терял… И, как во сне, Виденье в этот миг явилось мне.
Средь цветников я очутился вдруг В густом саду, что как бы плыл вокруг.
Тот сад был, как блистающий эдем, Которому завидовал Ирем.
Я садом шел, благословлял судьбу, Обозревая эту Каабу.
Вдруг вижу их. Они, средь сада став, Беседовали, круг образовав.
Тут обратился к малости моей Один из горделивых тех мужей.
Он был прекрасен, строен, средних лет, В глазах горел провидения свет.
Меня тот муж, как величавый князь, Приветствовал, почтительно склонясь:
«Подобные пророкам и святым Зовут тебя к себе! Приблизься к ним!»
И я пошел посланному вослед, Спросив: «Но кто они?» — и был ответ:
«Источниками счастья их зови! Они — творцы бессмертных маснави.
И все они — создатели «Хамсы», Сокровищниц божественной красы.
Принять в свой круг тебя они хотят И для тебя явились в этот сад.
О муж! Хасан мне имя. А народ Меня «Делийским» издревле зовет.[63]
Ответ услыша, вновь я ощутил, Волненье сердца, изнуренье сил.
Но волею и духом овладел И к славным, как на крыльях, полетел.
Тут мне Хасан назвал их имена, Прекрасные, как вечная весна.
Сказал: «На величавых, как цари, На трех главенствующих посмотри!
И первый тот, чьи помыслы чисты, Сей старец несказанной красоты.
Ты предстоишь пред светлостью его — Перед очами шейха твоего![64]
Направо — полководец войска слов, Завоеватель стран — Эмир Хосров.
А слева старец — твой духовный пир, — Он звал тебя на этот светлый пир.
Коль эти люди — плоть, наставник твой Пусть назовется их живой душой.
А коль душа нетленная — они, Его со светом Истины сравни!
Ты видишь круг пирующих вдали? Иди к ним, поклонись им до земли!
Они — великие! Ты это знай, Пред ними блеска речи не являй!»
Я, вняв совету, устремился к ним, К своим предтечам, ангелам земным.
И, увидав меня за сто кары, Они свои покинули ковры;
И встали, и навстречу мне пошли, Как будто не касаяся земли.
С кем предстояла встреча впереди, Я знал: то — Фирдоуси и Саади,
И вещий Санаи, и Унсури, И дивный Хагани, и Анвари.[65]
Коль все о них подробно говорить, Рассказ я не успею завершить.
вернуться

62

Я в Океан ветрила устремил. // И Океан объятья мне открыл. — Речь идет о поэте Джами.

вернуться

63

О муж! Хасан мне имя. А народ // Меня «Делийским» издревле зовет. — Выдающийся индийский поэт Хасан Дехлави (1253–1328), писавший на фарси.

вернуться

64

Перед очами шейха твоего. — Имеется в виду поэт Низами.

вернуться

65

Я знал: то — Фирдоуси и Саади, // И вещий Санаи, и Унсури, // И дивный Хагани, и Анвари. — Навои перечисляет самых выдающихся персидско-таджикских поэтов: Абулькасима Фирдоуси, Муслихаддина Саади, Санаи Газнави, Абулькасима Унсури, Авахаддина Анвари и азербайджанского поэта Эфзеледдина Хагани (1120–1199), писавшего на фарси.