Кто, как они, был с тем путем знаком?
Кого мы с ними равных назовем?
А я — судьбою связанный своей —
Чем озабочен? Судьбами людей.
Весь день — о нуждах царства разговор,
Разбор докучных жалоб, тяжб и ссор…
И негде для ушей затычки взять,
Чтоб ропота людского не слыхать.
Но внял я сердцем новые слова,
Мир небывалый создал года в два.
Калам твой к завершению спешит,
К великому свершению спешит.
Пусть упрекать ученый нас начнет,
Века ему другой поставят счет.
Отвечу — полугодья не прошло
С тех пор, как солнце новое взошло.
Стихии воздвигали мой дастан!
Основа — тюркской речи океан…
Не буду слушать, что гласит молва,
Коль справедливы все мои слова!
Огрехи могут быть в любом стихе,
Не надо думать о таком грехе.
Рожденное душой — приму его
Живою сутью духа своего!
Дитя и некрасивым может быть,
Но мать не может им не дорожить.
Сычата гадки, но сычиха-мать
Не станет на павлинов их менять.
Хоть улетел пыльцы кенафа дым,
Он кипарисом кажется большим.
Как знать: по нраву ль каждый мой дастан
Придется мудрым людям многих стран?
Но важно, что о нем, — душа, пойми, —
Нам скажет проницательный Джами.
Я трудной шел тропой творцов былых;
Надела маски смерть на лица их…
Они теперь в сияющем раю,
Но открывают душу нам свою.
Не знаю я, что скажут обо мне
Они — блистающие в вышине;
Я верил: все мне скажет светлый пир
И утвердит в горящем сердце мир.
Сомненья может разрешить один
Наставник мой — вершина всех вершин.
Так я пришел к великому опять,
Чье имя не посмею повторять;
Его порога прах поцеловал
И к милосердью вечного воззвал.
Чуть из сафьяна я достать успел
Тетрадь дастанов — сердцем ослабел.
Рассыпал рукопись к его ногам,
Подобную индийским жемчугам.
Я в Океан ветрила устремил,
И Океан объятья мне открыл.[62]
Он всю мою «Хамсу» перелистал,
За бейтом бейт с вниманьем прочитал.
И спрашивал меня; и, просияв,
Как солнце, ликовал — ответу вняв.
Не ждал я сотой доли от него
Глубокого признания того.
Мудрец, он в каждом слове был велик;
Он говорил, что цели я достиг.
И смысл глубинный мной рожденных слов
Открылся мне, как чашечки цветов.
Учитель пел, как вешняя гроза;
А я кивал, потупивши глаза.
И, труд мой одобряя горячо,
Он руку возложил мне на плечо.
Рукав одежд его был так широк,
Что осенил бы Запад и Восток,
Укрыл бы, словно свиток, небосвод…
И я — под этим рукавом щедрот
По-новому все начал понимать
И перестал себя воспринимать.
Сознанье я терял… И, как во сне,
Виденье в этот миг явилось мне.
Средь цветников я очутился вдруг
В густом саду, что как бы плыл вокруг.
Тот сад был, как блистающий эдем,
Которому завидовал Ирем.
Я садом шел, благословлял судьбу,
Обозревая эту Каабу.
Вдруг вижу их. Они, средь сада став,
Беседовали, круг образовав.
Тут обратился к малости моей
Один из горделивых тех мужей.
Он был прекрасен, строен, средних лет,
В глазах горел провидения свет.
Меня тот муж, как величавый князь,
Приветствовал, почтительно склонясь:
«Подобные пророкам и святым
Зовут тебя к себе! Приблизься к ним!»
И я пошел посланному вослед,
Спросив: «Но кто они?» — и был ответ:
«Источниками счастья их зови!
Они — творцы бессмертных маснави.
И все они — создатели «Хамсы»,
Сокровищниц божественной красы.
Принять в свой круг тебя они хотят
И для тебя явились в этот сад.
О муж! Хасан мне имя. А народ
Меня «Делийским» издревле зовет.[63]
Ответ услыша, вновь я ощутил,
Волненье сердца, изнуренье сил.
Но волею и духом овладел
И к славным, как на крыльях, полетел.
Тут мне Хасан назвал их имена,
Прекрасные, как вечная весна.
Сказал: «На величавых, как цари,
На трех главенствующих посмотри!
И первый тот, чьи помыслы чисты,
Сей старец несказанной красоты.
Ты предстоишь пред светлостью его —
Перед очами шейха твоего![64]
Направо — полководец войска слов,
Завоеватель стран — Эмир Хосров.
А слева старец — твой духовный пир, —
Он звал тебя на этот светлый пир.
Коль эти люди — плоть, наставник твой
Пусть назовется их живой душой.
А коль душа нетленная — они,
Его со светом Истины сравни!
Ты видишь круг пирующих вдали?
Иди к ним, поклонись им до земли!
Они — великие! Ты это знай,
Пред ними блеска речи не являй!»
Я, вняв совету, устремился к ним,
К своим предтечам, ангелам земным.
И, увидав меня за сто кары,
Они свои покинули ковры;
И встали, и навстречу мне пошли,
Как будто не касаяся земли.
С кем предстояла встреча впереди,
Я знал: то — Фирдоуси и Саади,
И вещий Санаи, и Унсури,
И дивный Хагани, и Анвари.[65]
Коль все о них подробно говорить,
Рассказ я не успею завершить.
Пересказать я также не смогу,
Как очутился вдруг я в их кругу.
Тут подошел к нам — Солнце трех веков —
Шейх Низами, и рядом с ним Хосров,
И знаний океан — наставник мой.
И все пошли блистающей тропой.
Шейх впереди, как путеводный свет;
И я, несчастный, поспешил вослед.
Великий пир, явив свою любовь,
Всем избранным меня представил вновь.
С ресниц ронял я капельки дождя,
Припав к деснице моего вождя.
Тут — подхватив меня — Хосров, Джами
Поставили пред ликом Низами.
Раба печали с двух сторон храня,
Два мира взяли за руки меня.
Владели мной растерянность и страх,
Но я два мира ощутил в руках!..[66]
Я, пав пред шейхом на златой песок,
Припал к стопам благословенных ног.
И девяти небес бегущий свод
Завидовал слезам, что смертный льет.
Рукой участия я поднят был.
Познанья свет стезю мне озарил.
Но, как река весенняя, светло
Все в том саду струилось и текло.
И в просьбе вновь склонился я пред ним —
Святым первоучителем моим.
Растаяли, как предрассветный мрак,
Сомнения, когда он подал знак.
Он сел и сесть мне рядом приказал.
А я опять пред ним на землю пал.
Но милостиво шейх, склонив свой взор,
Десницу, как опору, мне простер.
Спросил о состоянии моем,
И я в ответ склонился в прах лицом.
Он молвил: «Благодарен будь судьбе,
Хоть в мире нет сопутника тебе!
Ты, волей неба, слова властелин,
В веках неповторимый и один.
Ты областью газелей овладел,
И блеск других газелей потускнел.
Ты мир стихом завоевал в тиши,
Не мир земной, а высший мир души.
Теперь своим и море маснави
Жемчугоносным морем назови.
Ты в царстве слова подвиг совершил,
Величий ложных сонмы сокрушил.
В моей «Хамсе» могучий твой исток,
И обо всем просить меня ты мог.
А есть в моем творенье стих такой:
«Тот, кто дерзнет соперничать со мной,
Падет бесславно! Голову ему
Мечом алмазным слова я сниму!»
И многие на то ристанье шли,
Но все на том ристанье полегли.
Когда ж Хосров о милости просил,
Сокровищницу я ему открыл.
Удел свой получили, — сам смотри,
После него несчастных два иль три.
А ты, когда на этот путь ступил,
Мысль о себе ты первый истребил.
Хоть ты — гора, ты — прах низин степных
Перед громадой замыслов твоих.
Слезами просьб скрижаль души омой
И начертаньем верности покрой!
Премудрый пир, наставник твой Джами
Нашел опору в древнем Низами.
Он, взяв калам пречистою рукой,
Путь к Истине открыл перед тобой.
И по утрам за рукопись садясь,
Еще творцу миров не помолясь,
Обдумывая новый свой рассказ,
Ты помни с чувством искренним о нас,
Благословляя каждую зарю
Словами: «С вашей помощью творю!»
И знай — о чем бы нас ты ни просил —
Неисчерпаем ключ извечных сил!
Когда б тебе мы все не помогли,
«Хамсу» бы ты не создал, сын земли.
Как смог бы ты свой перл без нас добыть,
В два года «Пятерицу» завершить?
Те пять сокровищ, что тебе даны,
От ограбления ограждены,
Пять ожерелий, где в замке — алмаз,
Надежно скрыты от враждебных глаз.
Твой труд свершен. Но сам не знаешь ты
Сокровищ, что в душе скрываешь ты.
Ты с чистой просьбой к нам пришел, любя,
И люди тайны приняли тебя;[67]
Те, что вязать и разрешать вольны,
С тобой отныне, в помощи сильны.
Мы ведаем, что совершенен шах,
Что для него блаженства мира — прах,
Султан Гази,[68] чей нерушимый щит
На страже справедливости стоит,
На девяти высоких небесах
Благослови его святой аллах
За то, что в век его явился ты
И что на подвиг свой решился ты!
Ты совершил свой труд. Века пройдут,
Но дум твоих плоды не опадут».