− И-и, какъ все прилажено…
… Смазался я и представился. А онъ съ трубкой сидитъ и прямо мнѣ на лицо. «Пошелъ вонъ, сукинъ котъ, вымойся заревымъ мыломъ!» такъ я и вострепеталъ! Ну, значитъ, знаетъ про мазь. Вымылся я заревымъ мыломъ и опять къ нимъ. А онъ такъ ноготкомъ за подбородокъ меня и глядитъ. «Какъ твое фамилiе-прозвище?» Говорю − Анкинъ. «Былъ ты, − говоритъ, − Анкинъ, а теперь будешь…»
− Дранкинъ! − сказалъ солдатъ. − Вотъ, чортъ, вретъ!
− Ты бы такъ повралъ! − «И отдаю тебя въ солдаты. А будешь ты не Анкинъ, а по другому». А была тогда война, севастопольская кампанiя. Вотъ. Я на колѣни, конечно, вострепеталъ, а они меня легонько ногой. «Возстань, дуракъ, ты долженъ быть храбрымъ неизбѣжно! Я люблю государя-отечество и хочу отдать собственную кровь, а дѣти у меня махонькiя, и самъ я нуженъ здѣсь. И вотъ жертвую тебя!» Вотъ какъ передъ истиннымъ! «И хочу тебя наградить не въ примѣръ, и всѣмъ объявлю отъ своего лица, кто ты есть, и велю дать тебѣ часть моей фамилiи, заднюю, потому что все равно какъ часть отъ меня самого! Я, говоритъ, вотъ Тавруевъ, а ты будь Вруевъ. Въ сказки велю писать!»
− Вотъ залива-етъ!
− Я заливаю?! Гляди, у меня въ билетѣ есть − Федоръ Сартилатычъ Вруевъ!
− Хы-ы… Вруевъ! Ну-ну, ври дальше…
− Не ври, а…! И вотъ тебѣ сто рублей. Очень ты въ меня, какъ влитой. Моей породы». А я всамдѣлѣ, какъ влитой… Гляди, на!
− А ну-ка погляжу… − чиркнулъ солдатъ спичку. − У-у… по-ро-дистый!
Смѣялись въ артели − глядѣли въ подмигивающее лицо Пистона.
− Отъ барской сучки… Хы-ы…
− Во-отъ. «Въ тебѣ такая замѣчательная кровь, говоритъ, иди смѣло на враговъ и не замарай моей фамилiи!» И сейчасъ съ себя крестъ снялъ − вотъ какъ передъ истиннымъ, не вру! − золотой крестъ… и надѣлъ на меня.
− А цѣлъ крестъ-то, покажь…
− Да, цѣлъ! Я тогда… какъ пропилъ всѣ сто рублей, сейчасъ крестъ цопъ! − татарину за рупь.
− Во-отъ дуракъ! − съ сожаленiемъ отозвался приказчикъ. − Да онъ, можетъ… четвертной ему цѣна!
− Крестъ прямо… литой! По кресту-то развѣ бы тутъ теперь былъ! Я бы какъ командовалъ! Я потомъ послѣ смерти барина пришелъ, какъ чистая мнѣ вышла, къ ихъ сыну… мнѣ, значитъ, какъ на манеръ брата доводится… «Такъ и такъ, говорю, вотъ какого я происхожденiя!» А онъ какъ засучится! «Пошелъ ты къ чорту, су-у-кинъ ты сынъ!» Ей Богу! Ну, я ему тоже… «Я, говорю… хи-хи-хи… не сукинъ сынъ, а вашего родного папашеньки, съ одного мѣста»… Да что мнѣ! Ей Богу. Онъ меня въ ухо − разъ! Ей Богу! Потомъ отошелъ… А съ крестомъ-то я бъ его взя-алъ!
− Ду-ракъ! − сказалъ приказчикъ. − По суду бы тебѣ, гляди, сколько ни на есть, а вышло бы…
− Сто тыщъ осталось однихъ капиталовъ…
− Ты татарина поищи… − сказалъ солдатъ.
И опять смѣялись, и ухало въ пустыхъ сараяхъ.
− Вотъ съ чего я и пищи какой простой не могу принимать… и кофей люблю… И разговоръ у меня не какъ обыкновенный…
− И плѣшь у тебя господская, какъ колѣнка…
− Что плѣшь! Меня и въ солдатахъ сразу отличили. Прямо въ музыканты, на корнетъ-пистонъ. Я теперь, какъ дачники съѣдутся, пройдусь по дачамъ, − кто что! «Выхожу одинъ я на дорогу скрозь туманъ» или тамъ «Спи, младенецъ распрекрасный», какъ начну на корнетѣ-пистонѣ, живо нащелкало рублишко. Ужъ у меня и баночка, и бабочка обеспечена. Знаютъ, изъ какого я происхожденiя, изъ одежи дарятъ… Шляпы тамъ, брюки… Я что добра продаю! А какъ пришелъ тогда, баринъ хоть и почеркалъ, папаша покойный Лександръ Сергѣича, теперяшняго, вотъ что имѣнье продалъ, а не могъ совсѣмъ устранить. Все я не простой какой! Въ сторожа. «Хочешь безъ жалованья, на всемъ на готовомъ? Сторожи пруды, чтобы рыбу не ловили!»
А разлюбезное дѣло! Сяду на бережку и играю. Дѣло прошлое, а я какъ начну про младенца, она ужъ ту-какъ-тутъ… крадется…
− Кто?
− А баба… либо дѣвчоночка. Я, бывало, ихъ какъ перепелокъ подманю…
− Брешетъ лысый чортъ! − сказалъ солдатъ. − У тебя и морда-то вся скошена…
− Ладно, скошена… Всякой тоже лестно − не простой какой. − Мужики-то? А чего меня лупить! Еще огурчиковъ принесутъ… Какъ ночь − съ бренднемъ. А заводи! Жалко, что ль… Я тутъ, можетъ, сыновъ изъ ихъ имѣю… хи-хи…
− Вотъ ты какой старичишка! − съ сердцемъ сказалъ приказчикъ. − Ничего для тебя нѣтъ… священнаго… ни хозяйскаго интересу, ни…
− А на кой! Старушки стали которыя… ну и… молоденькiя есть… «Сыграй на пистонѣ про младенца!»
− Вотъ какой чортъ! − съ сердцемъ сказалъ приказчикъ. − То-то у тебя сараи выломаны, двери посрывалъ…
− А тебѣ завидки!.. Поди-ка на деревню, поищи… Хозяйскiй антиресъ! А кто домъ сберегъ? Твой вонъ скупилъ, что онъ понимаетъ! Ло-май! А тутъ, въ дому-то, самъ Наполеонъ ночевалъ на слоновой кровати! За сто тыщъ въ музей продали. Дому-то этому какая теперь настоящая цѣна?
− Нашъ за пять тыщъ всю муру скупилъ.
− Вотъ то-то и есть… За пять тыщъ! Да тутъ чего одна стѣна стоила! Ранжарея какая была! Что народу за ей крутилось!..
− Черти гнилые ее склали… − выругался солдатъ.
Время было спать, но никто не трогался, и даже всегда точный Трофимъ потѣснился поближе къ Пистону, а молчаливый Цыганъ сказалъ:
− А-а… клали, значитъ… а-а…
− Кирпичикъ-то больно нескладный… гнилой…
− Будешь гнилой… Клали-то ее какъ?
− А какъ?
− Тутъ такое было! Значитъ, взяли меня въ пятьдесятъ четвертомъ годѣ, а ее − за годъ до этого. Баринъ только жену схоронилъ, поѣхалъ за границу гулять… И привозитъ съ собой тальянку… Какую гармошку! Тальянку, дѣвчонку ихнюю. Такая тощенькая была, стрекозиная такая, черненькая…
Тутъ и началось такое свѣтопредставленiе! Забеременѣла она съ его…
− И-ишь…
− Баринъ такъ и взвился! Прямо какъ надъ мыльнымъ пузырикомъ, надъ ей, не дыхнетъ. Всѣ-то ямки наказалъ заровнять, чтобы ей какъ не споткнуться… очень она такая была… квелая… И все камергинеру объяснялъ: − «Скоро у меня сынъ тальянецъ будетъ, смѣсь крови… что-нибудь особенное. Всѣмъ тогда по три цѣлковыхъ. Денно-нощно чтобъ молились!»
А той-то и несподручно, будто, у насъ… скушно, конечно, въ чужомъ мѣстѣ. Сидитъ это все на балконѣ и смотритъ такъ, промежду себя. А то затискается въ ранжерейку и сидитъ до ночи. Вотъ баринъ и запримѣтилъ это ея удовольствiе и говоритъ: сдѣлаю ей сурпризъ. И сейчасъ приказалъ класть настоящую ранжерею, вотъ это отъ ее стѣна-то, со стеклами… Погналъ на четыре стороны, по семьдесятъ саженъ. Лѣтомъ повелъ, чтобъ къ Сергову дню покончить! Жаръ-паръ! Кирпичъ лепить…
Жгутъ, возятъ. Всѣхъ кирпишниками воздѣлалъ…
− Вотъ они, черти, и налѣпили…
− Да-а… Жаръ! Вывелъ на четыре угла, скрозь всѣ парки. Къ прудамъ, оттуда къ тому углу… Окружилъ весь садъ. Что было! И водкой, и поркой…
Стѣнкой троихъ задавило − выдать по четвертной! Губернаторъ по бумагѣ прiѣзжалъ. Пообѣдалъ, обсмотрѣлъ… Очень, говоритъ, все искусственно.
− А-а-а…
− А тутъ возами… дерева разныя, свѣты… все. Пескомъ засыпали − гуляй. Сто тыщъ! А Лафонсину-то свою напередъ въ вотчину услалъ, къ мамашѣ… мамаша тамъ у него жила. Ну, и привезъ. Всѣхъ поразилъ, наскрозь. И сталъ съ ней подъ ручку гулять кажный день. Снѣгъ пошелъ, а имъ тёпло. Свѣты цвѣтутъ неизбѣжно всѣ. Лимоны, апельсины, тыквы… вездѣ кресла, коечки прилажены. Кое мѣсто погуляютъ − полежатъ… Прямо что-нибудь особенное… Только и тутъ ей не выходитъ. Слабнетъ и все… перхаетъ и нà! И пища-то не ее. У себя-то она, можетъ какое свое ѣла… И докторъ сталъ грозиться. «Надо ей къ себѣ на родину ѣхать неизбѣжно. Попомните мое слово!» А нашъ никакаихъ! Родитъ − поѣду, а то младенчикъ все равно какъ не настоящiй будетъ, не русскаго климату. Ну и дождался. А вотъ. Пошла она разъ въ ранжерею одна да къ ночи… Те-омно по угламъ, а на дворѣ мететъ, на дворѣ-ѣ мететъ − гу-уди-итъ, рветъ… Подъ Рождество было. И вотъ идетъ она промежду свѣтовъ и лимоновъ… и стала къ углу подходить, вотъ что возля пруда…