– Секунду, пожалуйста, мистер Келлог. Порядок, говорите, пожалуйста. Мистер Джонсон, вот ваш адресат...
– Мистер Келлог? Говорит Джонсон из американского посольства в городе Мехико. Приходится сообщить вам плохую новость, думаю, лучше сразу и прямо.
– Моя жена...
– Ваша жена скоро поправится. Я – о ее спутнице, миссис Виат. Она умерла. Говоря прямо, слишком кутила и наложила на себя руки.
Руперт молчал.
– Мистер Келлог, вы меня слышите? Оператор, меня разъединили. Оператор! Телефонистка! Господи помилуй, неужели я не могу сделать ни одного телефонного вызова без того, чтобы меня прервали? Телефонистка!
– Вас не разъединяли, – сказал Руперт. – Я был в шоке. Я... Я много лет знал миссис Виат. Как это произошло?
Джонсон изложил известные ему подробности резким, укоризненным тоном, считая смерть Уильмы нарушением интернационального этикета.
– А моя жена?
– Естественно, она страдает от потрясения. Ее поместили в Американо-Британский госпиталь. Хотите адрес?
– Да.
– Мариано, Эскобедо-628. Телефон 11-49-00.
– Если я позвоню, она может говорить со мной?
– О нет. Она под успокоительными средствами. Ушибла голову, когда упала в обморок. Насколько мне известно, ничего серьезного.
– Как долго ее продержат в госпитале?
– Пока трудно сказать, – ответил Джонсон. – У вас тут нет друзей, которые могли бы позаботиться о ней?
– Нет. Лучше я сам поеду.
– Отличная мысль. Может быть, мне позвонить в отель Виндзор, где она остановилась, и сказать, чтобы придержали для вас ее комнаты?
– Пожалуйста, – сказал Руперт. – И я был бы очень благодарен, если бы вы дали ей знать в госпиталь: я приеду сегодня вечером.
– А если не успеете к вечеру?
– Успею. Самолет вылетает через два часа. Моя жена летела им на прошлой неделе.
– У вас есть туристская карточка? Без нее вас не пустят в самолет.
– Карточку я достану.
– Отлично. Вашу жену я предупрежу. Еще одна минута, мистер Келлог. Полиция не может разыскать ближайших родственников миссис Виат. У нее есть кто-нибудь?
– Сестра в Сан-Диего.
– Имя?
– Руфь Сюлливан.
– Адрес?
– Не знаю, где она живет. Но ее муж, капитан-лейтенант, прикомандирован к одиннадцатому горскому округу. Вам не составит труда узнать его домашний адрес. Эрл Сюлливан.
– Спасибо, мистер Келлог. Если вам здесь что-нибудь понадобится, в чем посольство может помочь, дайте мне знать. Номер телефона 39-95-00.
– Спасибо. До свиданья.
– До свиданья.
Мисс Бартон возникла на пороге. Ее поникшая фигура и собачий взгляд отвечали серьезности ситуации.
– Я невольно подслушала, люди так громко говорят на больших расстояниях.
– Разве?
– Бедная миссис Виат, какой кошмар умереть так в чужой стране. Все, что можно сказать, – храни Господь ее душу.
Этого оказалось достаточно. Мисс Бартон распрямила плечи, вернула на нос очки и бодро сказала:
– Я сразу позвоню в Западный Аэрофлот.
– Да.
– Вы себя прилично чувствуете, мистер Келлог?
– Я – разумеется. Разумеется.
– У меня есть аспирин.
– Примите его сами.
Мисс Бартон знала, что, заспорив, схлопочет. Она молча уронила две таблетки аспирина на его письменный стол и вышла в приемную, чтобы дозвониться до Аэрофлота оттуда. Руперт долго сидел, уставившись на аспирин. Наконец встал и, пройдя к водоохладителю, сразу проглотил обе таблетки.
Мисс Бартон вплыла на восторженной ноте:
– Полный успех. Вы отбываете рейсом шестьсот одиннадцать. Но, Боже мой, сколько пришлось спорить. Какой-то плюгавый клерк твердил, что пассажиры, уезжающие на шестьсот одиннадцатом, уже регистрируются в аэропорту. А я ему говорю: "Послушайте, это чрезвычайный случай". Пришлось по буквам произнести "ч-р-е-з-в-ы-ч-а-й-н-ы-й...". О! Я смотрю, вы приняли таблетки. Отлично. Как у вас с деньгами?
– Могут понадобиться.
– О'кей. Боровиц сбегает в банк. Вот ваш график. Отправление в одиннадцать тридцать. Ленч на самолете. Остановка в Лос-Анджелесе, примерно на час. Отправление из Лос-Анджелеса в два пятьдесят. Обед на самолете. Прибываете в Мехико-Сити в десять десять. Время по центральным стандартам.
Мисс Бартон могла расклеиться в пору несерьезных бедствий. Но если возникала большая беда, она отважно кидалась ей навстречу. Она позаботилась о деньгах, о туристской карточке, о зубной щетке, чистых носках и пижаме, о шотландском терьере Маке и о письме брату Эми, Джиллу Брандону. Когда она наконец посадила Руперта в самолет и он помахал ей из окна на прощанье, ее глаза увлажнились, но наступило и облегчение, как у матери, проводившей сына в школу первый раз.
Она возвратилась на машине Руперта в город и поставила ее в гараж его дома на 41-й авеню. Потом выпустила Мака побегать, пока мыла и перетирала посуду, оставленную Рупертом в раковине. За все годы службы она всего второй раз попала внутрь его дома. Она убирала здесь с каким-то странным чувством, словно рассматривала кого-то спящего.
Покончив с посудой, она бродила по комнатам, ничего, конечно, не выслеживая, а просто беря на заметку, как положено хорошей секретарше, заинтересованной в делах хозяина. "Красное дерево и кружева в столовой. Слишком для него церемонно, скорей всего – ее забота... Бьюсь об заклад, он сидит на желтом стуле, вот следы масла для волос на спинке, а рядом хорошая лампа... Он любит читать, значит, нужна хорошая лампа... Большой рояль и орган, подумать только. Она, должно быть, музыкальна, он не способен и ноту высвистать... Я никогда не привыкну к этим цветным унитазам... А это, наверно, комната прислуги. Обставлена так же мило, до самых пустяков, как и все другие, что говорит о его щедрости. А может быть, это ее щедрость. Боровиц говорит, что она из очень денежной семьи... Стол в холле, похоже, из дерева драгоценной породы, той самой, что натирают голыми руками, если помешаны в этом плане и времени хватает. Открытка. Интересно, от кого? А что, открытки секретов не предполагают. Если вам хочется сообщить что-то интимное, сообщайте это письмом".
Мисс Бартон взяла открытку. С одной ее стороны была цветная фотография гейзера Старый Паломник, на другой написано карандашом: "Дорогие мистер и миссис Келлог, я прекрасно провожу свой отпуск. Уже шесть раз видела Старого Паломника. Потрясающее зрелище. Ночами здесь холодно, нужны одеяла. Есть плавательный бассейн, плохо пахнущий оттого, что в воде много минералов. К счастью, запах не пристает к купальщикам. Больше негде писать. Поклон Маку. Ваша Герда Ландквист".
"Йеллоустон, – подумала мисс Бартон, – а я не могу позволить себе даже Секвойю. Не то чтобы я туда хотела. Те, кто там бывал, в один голос говорят, что чувствуешь себя совсем крошечным под этими огромными деревьями. Вот уж что не соблазняет при пяти футах с половиной вершка".
Закончив неофициальный обзор дома и почты, мисс Бартон впустила Мака с черного хода и скормила ему несколько собачьих бисквитов. Потом пошла на улицу Фултона, где останавливался автобус, увозящий назад в город.
Она не предчувствовала катастрофы. Сияло солнце, а ее гороскоп, составленный утром, был на редкость благополучен. Хорош был и гороскоп Руперта, который она проверяла даже раньше собственного: "Это чудесный день для тех, кто из созвездия Льва и Лиры".
"Чудесный день", – решила мисс Бартон и двинулась вприпрыжку по тротуару, начисто забыв, что миссис Келлог в госпитале, а миссис Виат мертва.
Самолет прибыл точно по расписанию. Руперт позвонил в госпиталь прямо из аэропорта и договорился, чтобы его пропустили к жене, несмотря на поздний час.
Он добрался до госпиталя к полуночи. В главной конторе его встретил черноволосый молодой человек и рекомендовал себя как доктор Эскобар.
– Она спит, – сказал Эскобар. – Но думаю, ей было бы хорошо повидать вас. Она несколько раз вас звала.
– Как она себя чувствует?
– Трудно сказать. Много плачет. В общем, все время, если не спит.
– Ей очень больно?
– Голова должна побаливать, но слезы, я думаю, скорее эмоционального порядка, чем физического. И ее не просто огорчает смерть подруги. Хотя это, бесспорно, худо само по себе. Влияет и другое: две женщины оказались одни в чужом городе, без друзей, они очень много пили...