Брамин подозвал подавальщицу и отсыпал ей в протянутую ладонь горсть мелочи. Мы неспешно встали и и пошли в сторону входа в библиотеку, проверяя, не идёт ли кто за нашими воришками. Тощий остановил прогулочную коляску и начал торговаться с извозчиком. Он торговался, придерживая её до того момента, пока Полынь и Ирга не оказались рядом. Они сели в коляску не торгуясь, крикнули что-то обидное Тощему и укатили.
— Да, — протянул Брамин, — Тут Ирга молодец. Чувствуется, что не первый раз.
Мы спокойно прошли мимо ругающегося Тощего к следующей коляске и сели в неё. Какое-то время поспорили друг с другом, выжидая, не поедет ли кто-нибудь вслед за той, на которой укатили Полынь с Иргой. Наконец договорившись, мы сказали нашему кучеру куда ехать и замолчали. Тощий должен был оставаться на площади ещё час, приглядывая за библиотекой. Всё это придумала Ирга, заявившая, что лучше нас знает, как надо уходить от слежки в городе. Мы и не спорили.
Вечером я держал в своих руках книгу-рапи. Торгаш сам соединил старую обложку с листами, благоговейно вздыхая. Поверх обложки он надел кожаный чехол.
— И для сохранности и от случайного взгляда, — пояснил он, — Я его на рынке купил ещё вместе с фальшивой обложкой.
— Хан, — Полынь не отрываясь смотрела на книгу в моих руках, — А ты этот язык знаешь?
— Плохо. Да и зачем? Все пьесы давно переведены на все известные языки.
— И на ваш, степной?
— Конечно, хотя театр я увидел впервые в княжестве. Для нас, эта книга скорее символ принадлежности к роду Рапи-ра, чем источник текстов.
— Я тут посчитал, — вступил в разговор Лекарь, — в мире известно где то около пятнадцати таких книг. Разных копий сотни, трудно разобраться, настоящие ли это тексты времён Рапи-ра или подделки. Всего во времена Рапи было издано двадцать книг с номерами с первого по двадцатый. Страницы делали из болотной травы, которой в то время было много. Они получались тонкие и прочные, время на них почти не оставляет следов. Потом болота начали осушать, стали уменьшаться и поля этой травы. Когда спохватились, оказалось, что она исчезла совсем. Поэтому-то и подделку легко распознать. У тебя в руках книга с номером два, такой подлинник есть. Ты говорил, что во дворце хранится точно такая же? Вот ведь, три вторых книги сохранились, а двенадцать других нет!
— А какая книга у герцога Арнитийского? — поинтересовался Тощий.
— Восемнадцатая, — не задумываясь ответил Лекарь, — Книга стихов.
— Полынь, — неожиданно спросила Ирга, — а ты степной язык знаешь?
— Конечно, — удивилась она, — я знаю все четыре языка окрестных земель и два древних.
— Хан, — не унималась Ирга, — А ты?
— Я только два, да ещё древний немного.
— Я пять, — подошёл поближе Торгаш, — но только тех, на которых говорят сегодня.
— Мы два точно знаем, — Таит, посмотрела на Брамина, — Если только этот вояка больше где-то не выучил!
— Откуда! — махнул он рукой, — Я и степной то выучил по необходимости в пограничной страже.
— Я тоже два! — вздохнул Тощий.
— Лекарь, твоя очередь! — не отставала Ирга.
— Два и два древних. У нас многие названия лекарств пишут только на древних, поневоле выучишь. Но это местные языки, не тот, на котором написаны книги.
— А я один, — Ирга требовательно посмотрела на меня, — Хочу выучить степной!
— На самом деле, это не так сложно, — серьёзно сказал Лекарь, — мы столько столетий живём бок о бок, что многие слова похожи или вообще одинаковы. Я что предлагаю, давайте дома говорить на степном? И мы его вспомним, и Ирга поучится, и слуги не будут ничего понимать.
Учить Иргу всем понравился. Даже Тощий обрадовался, что он что-то знает лучше, чем Ирга. Главным судьёй в спорах по языку, естественно, выступал я. Настроение у всех было хорошее. Наконец начал поправляться Торгаш. Лекарь уверял, что последствий от полученной раны не будет. Он опробовал на раненом очередное новое зелье и две микстуры, приготовленные для сдачи очередного экзамена. Наш казначей мужественно терпел. Я взял с собой Полынь с Брамином и мы наведались в «Железное слово». Заплатили пол золотого за якобы прошедший найм, рассказали о ранении Торгаша в схватке с разбойниками. От всех предложений отказались, сославшись на необходимость привести себя в порядок. Клевец ни о Книжнике, ни о сожжённой обложке не упоминал, молчали и мы. Сходили в порт к Когтю. Впервые за долгое время он был весел и расслаблен. Оборотнями никто не интересовался, а большего они и не хотели. Ничего не предвещало каких либо перемен, когда когда ранним вечером в нашу с Иргой комнату ворвался Тощий и просипел: